Рядом с деревянной мостовой, по которой громыхали телеги, была сделана тропа из тёсаных плах: идти мягко, сухо, не пыльно… Город поражал чистотой и обилием зелени… Тихо разговаривая, они неспешно шли на княжье подворье. Остановились рассмотреть диковинно украшенные ворота. Из ворот вышел высокий худой чернец13 в скуфье и рясе: волосы чёрные с проседью, борода почти седая, лицо худое, бледное, взгляд удивительный: спокойный, внимательный, но словно проглядывающий в самую глубину… Одинец бойко выскочил вперёд, поклонился в пояс, сложил ладошки лодочкой… Старец благословил отрока, спросил о чём-то негромко, кивнул головой и пошёл быстро, размашисто вдоль вала в сторону Козловой горы.

– Кто та-кой? – махнул волосатой ручищей на чернеца варяг. Парень долго, словно зачарованно, смотрел вслед старику, затем медленно ответил: – Батюшка это, Авраамий, великий праведник, Божий человек… Святой жизни… Он сейчас в Богородицком монастыре архимандрит, а помощником у него отец Ефрем, а у Ефрема служит послушником парнишка знакомый, мы в школе вместе учились, он мне всё и рассказывает про старца и про его жизнь… Пойдёмте, что ли, тут смотреть не пересмотреть, а то пироги простынут, отец ругаться будет…

А тем временем старик уже подходил к монастырю, благословляя встретившихся по пути мирян; с иными останавливался на минутку, что-то спрашивал, отвечал, советовал и быстро шёл дальше… Все встречные низко кланялись ему, а иные даже падали ниц, и, казалось, весь город склоняется перед святым старцем…

На восточной окраине города на берегу ручья Крупец14 епископ Игнатий основал Богородицкий монастырь, где уже много лет Авраамий был игуменом. Едва только вошёл он в широкие ворота, как к нему подбежал молодой монах: «Батюшка, Игнатий отходит, что делать?» «Соборовать», – коротко бросил старец и быстро зашагал к одной из келий. Он вошёл в тесную полутёмную комнатку с небольшим оконцем: в углу иконы, на стене полка с книгами, на столике Евангелие… Узкий топчан, измождённое тело, покрытое лоскутным одеялом, серое лицо, тихий старческий голос: – Слава, Богу, успел, услышала меня Матушка, молюсь, молюсь, а сил уже нет держаться, отхожу… В сотый раз прошу: прости мне вину мою перед тобою, прости, старче… – Прощено и забыто, не о чем и толковать, сколько уже переговорено, видно, так нужно было, неисповедимы Его пути!.. Крепись, Игнатий, сейчас соборовать придут, брат Пётр уже послан, всех собирает… Проси: токмо даждь ми, Господи, прежде конца покаяние…

В келью вошли два священника и несколько монахов, принесли Святые Дары, масло, началось соборование… Умирающий был в сознании, глядел ясно, кротко, шевелил губами, в последний раз повторяя слова знакомых молитв; когда батюшка подходил с помазанием, пытался приподнять голову… Обряд был закончен, все вышли, Авраамий оставил возле Игнатия своего ученика Ефрема и ушёл по монастырским хлопотам, много забот у игумена… К вечеру Ефрем нашёл его в трапезной, где они с отцом келарем обсуждали хранение припасов, привезённых накануне, и сказал, что епископу стало легче и он просит навестить его.

Когда Авраамий и Ефрем вошли в келью, Игнатий, полусидя, обложенный высокими подушками, читал Евангелие. Лицо не белое, щёки порозовели, сухие пальцы подрагивали, переворачивая страницу… Старец подошёл к нему, сел на табурет, Ефрем устроился в уголке на маленькой скамеечке. – Много лет мы с тобой рядом, старче, а я мало что о тебе знаю, отхожу я, и хочу просить у тебя, расскажи мне о своей жизни, поговорим напоследок… Завари-ка нам Иван-травы, – тихо попросил он Ефрема, – посидим, узвару