Я вижу их подлые мысли как на ладони.

Они считают меня кем-то вроде безумного ребенка. В них нет ни уважения ко мне, ни верности. Они огорчены тем, что я стою перед ними. Они испытывают злобу и даже отвращение, оттого что моя рана оказалась не смертельной.

Но они смертельно боятся меня.

И это все, что мне требуется.

– Я был ранен, – объявляю я, – во время преследования двух перебежчиков. Рядовые Адам Кент и Кенджи Кисимото спланировали побег с целью похищения Джульетты Феррарс, недавно переведенной в Сектор 45 и представляющей для нас чрезвычайную ценность. Они обвиняются в незаконном захвате и удержании мисс Феррарс. Однако, что куда более важно, они признаны виновными в измене Оздоровлению. При обнаружении они будут немедленно уничтожены.

Я еще раз убеждаюсь в том, что ужас – одно из наиболее ярко проявляющихся чувств. Даже на каменном лице солдата.

– Во-вторых, – продолжаю я, на сей раз чуть медленнее, – с целью стабилизации обстановки в Секторе 45, предотвращения волнений среди гражданского населения и для нейтрализации последствий недавних происшествий к нам на базу прибыл Верховный главнокомандующий Оздоровления. Это произошло, – обращаюсь я к ним, – почти тридцать шесть часов назад.

Кто-то из солдат опустил сжатые кулаки. Забылись. Смотрят вытаращенными глазами.

Окаменели.

– Вы окажете ему гостеприимство, – говорю я.

Они падают на колени.

Как это странно – обладать подобной властью. Интересно, гордится ли мой отец тем, что он создал. Что я способен всего лишь несколькими словами, одним его титулом повергнуть тысячи взрослых мужчин на колени. Это ужасающее и вместе с тем пьянящее ощущение.

Я мысленно считаю до пяти.

– Встаньте.

Они поднимаются. Затем проделывают маршевый артикул.

Пять шагов назад, пять вперед, стой, раз-два. Они вздымают вверх левую руку, сжатую в кулак, и опускаются на одно колено. На сей раз я не приказываю им встать.

– Будьте готовы, господа, – обращаюсь я к ним. – Мы не будем знать ни сна, ни отдыха, пока не разыщем Кента и Кисимото и пока мисс Феррарс вновь не окажется на базе. В ближайшие двадцать четыре часа я получу указания от Верховного главнокомандующего, который поставит нам боевую задачу. Тем временем вы должны уяснить два момента: первое – мы не допустим волнений среди гражданского населения и приложим все усилия для соблюдения им обязательств по отношению к новому миру. И второе – не сомневайтесь, что мы найдем рядовых Кента и Кисимото. – Я ненадолго умолкаю. Обвожу их взглядом, внимательно всматриваясь в лица. – Пусть их судьба послужит вам примером. Предателям не место в Оздоровлении. И мы никогда не прощаем их.

Один из сопровождающих моего отца ждет меня у двери.

Я бегло смотрю в его сторону, но не успеваю разглядеть лица.

– Докладывайте, рядовой.

– Сэр, – произносит он, – мне поручено известить вас, что Верховный главнокомандующий ожидает вас на обед в его апартаментах в двадцать ноль-ноль.

– Считайте ваше поручение выполненным.

Я делаю шаг и собираюсь открыть дверь.

Он выступает вперед, загородив мне дорогу.

Я поворачиваюсь и пристально смотрю на него.

Он стоит почти в полуметре от меня: это скрытое проявление неуважения, подобного не позволяет себе даже Делалье. Но в отличие от моих подчиненных окружающие отца подхалимы считают себя счастливчиками. Быть членом свиты Верховного главнокомандующего почитается за огромную привилегию и честь. Они подчиняются только ему и никому больше.

И вот этот рядовой пытается доказать свое превосходство надо мной.

Он завидует мне. Он считает, что я не достоин быть сыном Верховного главнокомандующего Оздоровления. Это написано у него на лице.