Разбуди меня, дробь барабанная. Часть первая Владимир Калинин

© Владимир Калинин, 2018

ISBN 978-5-4490-6697-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тик-тик-тик-тик, в быстром темпе работают часы над диваном, как будто спешат, а на самом деле идут точно, на батарейках они, это же ни какие ни будь вам ходики. Шуряк мой со своей женой Веркой их нам на юбилей подарили, не слышно почти год идут, надолго батареек хватает. Лежу один в пустой квартире, тишина и поэтому отчётливо слышу этот тик-тик-тик. Жена Тонька уехала к матери на другой конец города и сегодня точно уже не вернётся. Поцапались из-за пустяка, обиделась, хотя сама ссору затеяла. Пацаны мои тоже там, у бабушки, балует она их, кто же от халявы откажется, неделю гостят, каникулы.

А у меня завтра рабочая суббота. Сразу после Новогодних праздников мороз ударил за сорок, а сегодня с утра потеплело, и было тихо и солнечно весь день, и вот завьюжило. Солнце, почти не видимое, в красной дымке, скатилось за девятиэтажки. Смеркается, лень вставать, чтобы включить свет и раздеться, просто лежу. Мысли в голове, почему всё не так? Этот неожиданный не нужный скандал, кстати, давно не первый, в чём моя вина? А часы всё также отчётливо продолжают тик-тик-тик. На заводе в нашем сварочном цехе работает Светка, белокурая бестия, и всё у неё ладится, и план выполняет наравне с нами мужиками, и в руках у неё всё горит, и за себя постоять может, палец ей в рот не клади, как говорится, но кроме личной жизни. Говорят, залетела в восемнадцать, родила, одна воспитывает дочку, ну не сложилось, в общем. И ещё работает у нас Наташа контролёром ОТК, тоже симпатичная, но тихая и скромная. Так вот замечаю я, что обе они ко мне не равнодушны, первая нахрапом стремится брать быка за рога, ну как бы в шутку, в ответ и я шучу, конечно, а вторая только улыбается так ласково и молчит, не смеет говорить на посторонние темы. Будь мне не 30 и не женат, я выбрал бы вторую, но Тоньке, то я, в этом смысле, повода не давал пока, ни разу, ну ни какого… ни какого… в сон клонит,…не давал. Из угла наплывает сладкий туман, тик-тик почти не слышу, всё смолкло, туман заполнил всё пространство, сейчас повторится, как в прошлый раз, туман редеет,…щёлк… слышу голоса, и проступает такая картина.

Поляна в лесу дремучем, лес смешанный, но в основном хвойный, богатый лес, в общем. – Кешка!? – Ты почто, шельмец, Катьке юбку дёгтем измазал? – Гы-гы-гы! – А чего она дразница? – Я те спущу портки, то, зараз! – А дома мать за юбку то добавит! – А я не дамся, не изловите! – Цыц, щенок! – Отцу перечить!? – Тятька, погодь ругаться, – зараз робить будем, – или как? Поляна сто сажён в длину и полста в ширину была наскоро вспахана сохой и засажена картошкой и репой, примерно напополам. Мужик, здоровенный детина, совсем не старый ещё, но заросший волосами и бородой, выглядел угрюмо. Я его узнал, это был Ерофей-Казак, который в прошлом сне, или не сне может вовсе, спасая семью, саблей отбивался от татар, при свете горящей избы. Этим самым, давая возможность Груне с ребятишками, уехать на телеге, как можно дальше в лес.

Ерофей тогда зарубил четверых и пятерых ранил и потом ещё двоих, увязавшихся в погоню, ссадил с коней из седельных пистолей, когда Игреня, уносил его в лес, в темноту. У самой опушки их накрыло ливнем стрел, Ерофей чудом остался жив, стрела вошла ему в левую ладонь, когда он спрыгивал с падающего Игреньки. Коню не повезло, пронзённый четырьмя стрелами, он подыхал в агониях. Ерофей быстро собрал оружие, окинул взглядом горящую деревню и скрылся в лесу, он знал, что ночью татары в лес не сунутся, а утром ищи ветра в поле.

Вот так тогда и было, в эти далёкие времена, я не знал ещё, кто царствовал в данный момент, но уверен, что это после Петра Великого, эпоха цариц. Где то там, в центральных губерниях, был порядок, и про татар уже думать забыли, а здесь в Сибири они бесчинствовали безнаказанно, делали набеги, убивали, жгли, в полон уводили. Молодой хан Котей, с тремя сотнями конных, внезапно, поздним вечером налетел на засыпающую деревушку в 67 дворов и началось. Захлопали редкие выстрелы, зазвенела сталь, заголосили бабы, а зажжённые стрелы втыкались в соломенные крыши построек. У сельчан не было, ни каких шансов, они не готовы были дать отпор, мужчины полегли почти все, а уцелевших вместе с бабами и детьми угнали в степь, предварительно разграбив не сгоревшее добро и вытоптав лошадьми посевы. Ерофея спасло то, что он только вернулся из леса, где строил зимовье, и не успел ещё распрячь Карюху и расседлать Игреню. Да-да Карюхой, как раз, правил я, он, мигом сообразив, крикнул, – быстро всех на подводу, и дуйте на зимовье!

– Здорово Ерофей! Он узнал меня тоже. – Будь здрав Микола! Радостно и удивлённо улыбаясь, он промолвил, – было дело, мы тебя похоронили, однако! И где же ты пропадал то? – И, правда, дядька Микола, встрял в разговор Кешка, – чудно всё это?! Настёна стояла, молча, стесняется, но я видел, что ей тоже интересно. Катька убежала в зимовье переодевать испорченную юбку.

Я стоял и вспоминал прошедшее, ехали мы часа четыре, тропа была извилистая и хитрая с множеством обманок, не зная которых, собьёшься и вряд ли выйдешь на неё снова, предусмотрительный был Ерофей. Кстати, он не единожды предлагал, на сельском сходе, огородить деревню частоколом, и выставлять посменных сторожей на каждые сутки, но над ним посмеялись и не поддержали. Когда мы уже порядочно отмахали, Карюха устала и взмокла, поехали шагом, стало уже совсем темно, мы зажгли факел, дети устали от езды и пережитого и вповалку уснули на телеге. Груня немного успокоилась и рассказывала, как её отец, Вакула Перемога, куренной атаман Тобольской станицы, хотел её семнадцатилетнюю отдать в жёны Московскому купцу, а Ерофей, вестовой атамана, выкрал её, и сбежали они сюда. Ерофей и тогда был лихой казак-удалец, а Груня краса ненаглядная и любили они крепко. Я слушал, молча, и про себя улыбался, какая она, в сущности, девчушка, ей всего тридцать лет, но у неё уже четверо детей и под сердцем носит пятого. На место прибыли далеко заполночь, перенесли в избушку весь скарб, что успели захватить с собой впопыхах. Я пошёл спрятать, убрать с глаз долой плот, служивший нам паромной переправой, Кешка и Митька увязались за мной, дядя Микола мы тебе поможем. Груня сказала, пусть идут коли охота. Мы с Кешкой шестами толкали плот, а Митька стоял рулевым, и вот при повороте в заводь, я поскользнулся и упал в воду, погрузившись с головой, а вынырнул в ванной в своей благоустроенной квартире. Разумеется, я не мог так рассказать, по понятным причинам, ни Ерофею, ни всем остальным, поэтому соврал первое пришедшее на ум. – Так, понимаете ли, и я думал что утонул, а когда очнулся, река унесла меня чёрт знает куда, места вокруг не знакомые, плутал, плутал, и вот только недавно и вышел на твою тропу, Ерофей! – Счастливый ты, Микола! Ерофей почесал затылок и изрёк, – мог никуда не выйти! – Ну да ладно, коли так вышло, Митька, беги до мамки, пусть стол собирает, обедать идём!

Избушка Ерофея, которую мы с ним срубили на холме, на берегу реки, превратилась в полноценный форт. Оказывается здесь месяц прошёл, [пока я по тайге плутал], Ерофей успел за это время прирубить к избушке две коморки и вокруг поставил шестигранную стену под общую крышу. Получился коридор вокруг жилых помещений, в стене по всему периметру бойницы, лихо придумал. Ниже по склону огородил свою крепость частоколом, и когда он отдыхал, столько дел провернул, чертяка. И потом позже когда отобедали ухой, Ерофей послал ребят, под командой Настёны, на прополку сорняков. Груню не пустил на огород, – тебе, голуба моя, и дома работы хватает, а ребятня одни справятся! – Мне, конечно, без работы не когда сидеть, да вот с Миколой погутарить треба! – И то верно, – добродушно, говорила Груня, – рады мы, что ты живой вернулся, привыкли к тебе! – В прошлый раз, как Ерофей тебя из медвежьей ямы достал, водились как с родным, пока хворый был, и потом ты Ерофею, как братом был, всю работу на пару делали! Ерофей, хитро, посмотрел на Груню и, почесав кадык, спросил, – а не поспела ли там «святая водичка»? – Ой, я забыла совсем, сокрушилась Груня, – и быстро удалившись, вернулась с кринкой, – отведайте вот! Из кринки напахнуло, довольно знакомым и приятным запахом, наверное, брага, догадался я. Наливая хмельной напиток, Ерофей говорил, – а как я рад тебе, запарился тут один, не поспеваю с делами, поможешь, Микола? – О чем речь!? Ты же меня от смерти спас! Мы говорили и говорили, хмельное, развязало языки, и кринка быстро пустела. – А в хозяйстве у тебя прибавление, Ерофей!? – Заметил? Есть такое! Я тогда после налёта, день руку лечил, а потом пошёл на пожарище, пешком напрямик, тропу я знаю, семь вёрст всего то, по тайге, да по валежнику! Всё там сгорело дотла! Я видел, как тяжело ему это осознавать. – А, убиенных наших, кто-то схоронил в общей могиле, видать еще кто то, кроме меня, остался из мужиков!? Даст бог встренемся! Там у могилы пёс сидел Ивана Седого, стало быть, погиб хозяин, взял Буркана с собой, добрый дворняга и сторож хороший. Скотина наша вся на выпасах была, но на месте не нашёл ни единой! Когда шли сюда домой, выскочила на нас с лаем Белка, лайка Егора Шатуна, но узнав своих, повернула назад в прогалину, мы за ней, там корова, Зорька ихняя, спряталась в лесу, спаслась от ворогов. Ну и вернулись домой мы вчетвером. Груня коровке особенно рада, стельная Зорька то, зараз пасётся на верхней полянке, Белка сторожит её, да и конь там ещё. Нашёл его на другой день, идя по татарскому следу, бросили его, потому как, ранен в ногу был сильно, зараз почти зажила, уже не хромает. Он, конечно, не чета Игрене, но конь добрый, зову его Чужак. Потом ещё там был, ходил по лесу вокруг пожарища и вечером услыхал петуха, пошёл, сторожко, на голос, и приметил в буреломе на поваленной ёлочке, как на седале, петуха и семь курочек, к ночлегу готовились погорельцы, всех изловил в мешок, дождавшись темноты. Вот только одна у нас беда, хлебушка нет ни зёрнышка! – Ерофей, что из посевов деревенских ничего не осталось? – Смотрел, местами есть понемногу, да дорастёт ли? Хозяев нема тому житу, а охотников на него много, и птицы и звери, не уследишь! А собрать хотелось бы, хоть пригоршню, на развод, зима нынче будет тяжёлая. Картоха и репа, урожай будет не велик, поздно сеяли, сорняк опять же душит, полоть не успеваем, да вот кабаны недавно повадились пакостить, не было времени городить ранее, а зараз край надо. До весны всё одно не хватит, но хоть что-то сохранить! – Не горюй Ерофей, и харч и фураж заготовим на зиму! – Да уж! Теперь точно заготовим. Нынче же ночью пойдём на кабана в засаду! И рыбы здесь в реке много разной! – Да я заметил, в ухе была красная. – Это Митька вчера на закидуху тайменя выволок, на полпуда. Ребетня и стерлядь ловят удами запросто. И осётр здесь водится, вот только руки не дошли. Ой, смотрика уговорили мы криночку то, вот тут нам остаточки поровну. – Спасибочко Ерофей за угощеньице, за хлеб- соль, как говорится, пора и честь знать. Пойдем ка мы с тобой Ерофей прясло городить, до вечера ещё далеко! – Пошли, Микола, зараз инструмент направлю. Через 5 минут, мы, с лопатами и топорами, спускались к полянке, где трудились наши верные помощники. Они прошли уже почти половину поля, Ерофей, напустив в голос строгость, спрашивал, – ну, как тут баталия с чертополохом идёт? Настёна, в сердцах отчитывалась, – Тятя, они меня, совсем, слушать перестали, дурачатся, а дело стоит! Ерофей, довольный, Настёной, – а мы зараз их накажем, не пустим на реку купаться. Кешка, Катька и Митька в голос заоправдывались, – Тятька, а чего она нас без отдыху понужает, пить не взяли и купаться не пускает! Как будь-то смилостившись, он сказал снисходительно. – Ну ладно, марш купаться, отдохнёте и мамке по хозяйству помогать, но впредь, чтобы старшую слушались! Довольная ребятня побежали на мелкую песчаную заводь. – Дочка хорошо робили, беги тоже отдыхай! Вот такие у меня помощники! Насте было в ту пору 12 лет, Кешка с Катькой погодки, ему 10 ей 9 лет, а Митьке 7, они знали уже всю работу и по дому и по хозяйству, и по мере своих сил помогали родителям. Мы с Ерофеем рубили осинки, готовили жерди и колья и разговаривали между делом. – Хотя какой с них толк, в серьёзном деле, малы ещё, и жалко их, а они из кожи лезут, чтобы приобщиться, где надо и не надо. – Это хорошо, Ерофей, ты их научишь за себя постоять, и военному ремеслу. – А как же, без этого, учу постоянно, сноровка приходит при постоянных упражнениях. Все они, довольно, сносно стреляют, и сабельками любят заниматься! Да вот и они, легки на помине! Кешка с Митькой подходили к нам скорым шагом. – Это что за явление? Я кажись, вам мамке помогать, наказывал!? – Тятя, а мы всё поделали и пришли вам помогать! Работали мы до заката, пацаны рубили и подносили тальник на перевясла, мы забивали колья, укладывали жерди и перевязывали их прутьями на кольях, закончили одну сторону. – Пора отдыхать, сказал Ерофей, и мы пошли на реку, смыть пот и пыль с разгорячённых тел. Нам предстояло, ещё одно дело, отвадить кабанов и добыть трофей. Свежее мясо сейчас было бы, очень кстати. С Ерофеем, договорились ещё днём, когда были одни, что поспим до полуночи, а потом пойдём на огород в засаду. В нашей крепости всё было готово к ужину. Груня с девчонками закончили все дела по хозяйству и ждали нас. Наскоро поужинав, мы все пошли укладываться спать, мне постелили на чердаке. Я так и не сомкнул глаз, хотя устал за день. Луна светила в слуховое окно, и когда силуэт Ерофея заслонил её, я быстро, молча, поднялся, мы тихо вышли во двор. Первый раз в жизни, я иду на охоту, никогда, ни кого не убивал, что я буду делать с этим мушкетом, мне бы «калаша» с полным магазином. Ерофей шёл впереди, с фузеей наперевес. Он шептал мне, – как придут, целься лучше, ударим в раз, а второго не будет, убегут! Я кивал головой. Мы сидели, в заранее вырытом окопчике, и молчали, не помню как, но я задремал. Очнулся от толчка, локтем в бок, и увидел, десятка полтора кабанов, во главе с матёрым вепрем-секачём. Они быстро семенили в нашу сторону, но уткнувшись рылами, в возведённую нами изгородь, тихо зарюхали, забеспокоились, почуяв опасность. Выстрел Ерофея меня оглушил, я замешкался, забыв, что нужно целиться, выстрелил наугад, и случилось чудо, я попал. Я видел, как в замедленном кино, картечь взъерошила щетину, впиваясь в молодого кабанчика, который громко взвизгнув, подпрыгнул и пал замертво. Дым рассеялся, а Ерофей, широкими шагами бежал к изгороди, мигом перемахнул её, и, размахнувшись, со всей силы воткнул под лопатку тесак, пытавшемуся встать секачу. Охотник, с опаской, проворно отпрянул в сторону, но секач завалился на бок, пару раз дрыгнулся и затих. Моё возбуждение унялось, я осмотрелся, кабанов и след простыл, луна потускнела, и уже забрезжил рассвет.