– Всё, понимаю, но с каждой ее отлучкой стал всё больше беспокоиться. Ведь ей уже восемнадцатый годок пошел. И я тебя прошу, не называй ты меня барином, Петрович. Ну, когда ещё на людях, то куда ни шло. А так, чего уж. Одно дело делаем. Да и постарше ты меня будешь.

– Что постарше, то тут ты прав. Лет десять у нас с тобой Виктор разницы. А что до «барина», то тут, как говорят: «Кашу маслом не испортишь». Вот сделаем всё, что Клавдия задумала, тогда, друг мой, француз, я братом звать тебя буду, а не барином, – улыбнулся водитель.

– Ладно, Петрович, пошли чайку с дороги попьем, – Виктор тронул его за плечо.

– Не сейчас, Виктор. С Клавдией еще нужно план наметить на завтра, и не только. Мне же через неделю в Архангельск ехать. Поеду я к ней, а чайку или чего покрепче в другой раз выпьем, – Петр Петрович развернулся и пошел к машине.

Оставшись один в саду, Виктор присел на скамейку, что стояла тут же возле калитки, откинулся на спинку и прикрыл глаза. Солнечный луч спустя минуту скользнул между ветвей яблони и наткнулся на его лицо. От яркого света он прикрыл ладонью глаза. Со стороны могло показаться, что на скамеечке дремлет молодой мужчина, никуда не спешащий и ни чем в этот момент не занятый. Однако мысли в голове Виктора ни на секунду не давали ему расслабиться. Мария в такие минуты, называла его «спящим вулканом». Внешне все спокойно, а внутри огонь и пламень.

«Через год всё закончится, сделаю Марии предложение. В следующем мае ей аккурат восемнадцать исполнится. А с делами управимся, дай бог, к этому времени, – от предвкушения губы у него расплылись в счастливой улыбке. – И укатим из России с ней подальше куда-нибудь.

В Америке у Петровича кто-то из родни есть. Туда можно. Во Франции скучно показалось. Все будто спят на ходу. Ладно, решим потом. Уже два года дело готовим, недолго осталось.

Он еще немного помечтал о будущем, затем вернулся к делам нынешним и в заключение в очередной раз с благодарностью вспомнил Петровского: «Ну и ценный мужичок оказался этот Сергей Аркадьевич… Не зря ты, Гаврила Петрович, так строго хранил в тайне все свои связи. Скрывал так, что никому до смерти своей не говорил. И если бы не случай, и мне бы не узнать. Ну, так не зря же меня с детства фартовым звали. Я все думал, что фарт-то в картах. А вон оказывается, в чем настоящий-то фарт».

Петр Петрович вернулся обратно на Гоголевскую с небольшой задержкой. Строители, прокладывая трамвайные пути, не удосужились вовремя сделать объезд, и на одном из пересечений улиц ему пришлось стоять полчаса, пока закопали вырытую канаву. Спустя лишь только полтора часа он был у Клавдии.

Она будто и не заметила его опоздания, и предложила ему чаю. Услышав одобрительное: «С радостью», стала рассказывать, как правильно его нужно заваривать. После чего отпустила служанку и закрыла за ней входную дверь.

Клавдия разлила чай, и без всяких предисловий спросила Краснова:

– Ты когда последний раз с Гмыриным встречался? Как зовут, его, надеюсь, не забыл?

– Обижаешь, Клавдия. Прошлой зимой ездил, а до того с Сергеем Аркадьевичем лично познакомился аж в одна тысяча девятьсот девятом, – ответил Петр Петрович.

– Ты к Гмырину собирайся снова. Но лично с ним не встречайся. С почты письмо отправишь, как до Архангельска доберешься. Текст чужой рукой написан, если что… Но, «если что» не должно быть… Виктор в прошлом году с ним встречался… Месяц назад письмо от него было… Мы здесь всё сделали, как наметили, – сидя напротив Краснова, не спеша говорила Клавдия.

Петр слушал не перебивая. Эту женщину он всегда слушал внимательно. Была бы возможность, так он бы записывал. Он не раз убеждался, что каждое слово, произнесенное ею, были ценными и правильными. А про себя сравнивал их с вновь отчеканенными на монетном дворе золотыми червонцами.