Разбойничья Слуда. Книга 1. Река Николай Омелин

© Николай Омелин, 2019

ISBN 978-5-4496-2360-7 (т. 1)

ISBN 978-5-4496-2361-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Иллюстрации автора

От автора: любое сходство с реальными людьми, названиями и событиями являются случайными.

1999 год

Анна стояла у окна кухни своей небольшой двухкомнатной квартиры. Осторожно касаясь руками стекла, она внимательно всматривалась в стекающие по нему капли дождя. Смотрела, как они объединялись сначала в небольшие ручейки, затем постепенно сливаясь между собой, превращались в один сплошной поток.

Дождь лил не переставая уже третий день. Ей казалось, что так было и будет всегда. Что начался он с самого ее рождения. И вот уже идет, не переставая седьмой десяток. Женщина поочередно прикладывала ладони к окну, как будто пыталась остановить весь этот поток. Но дождь не обращал на них внимания, не слушал и не замечал, скатываясь вниз по стеклу.

«И жизнь, как дождь… Пробежала, проплыла, пролетела, – пришло на ум Анне. – Ведь нашла то, что искала. А оказалось, что искала, да не то». Такие мысли ей стали приходить все чаще и чаще. А в последнее время она никак не могла от них отвлечься в течение всего дня. Просыпалась с ними. Спать ложилась, тоже думая о прошлом.

«Хандра, Анна Степановна, или как сейчас модно говорить, депрессия – наша спутница жизни, – сказал ей на днях сосед по дому. – Осень, одним словом». Стугова хоть и согласилась с ним тогда, но про себя же, подумала, что осень тут не причем.

Резко повернувшись, она прошла в коридор. Немного постояла, глядя вверх на антресоль. Потом принесла с комнаты стремянку и забралась на нее. Распахнув дверцы шкафчика, она стала доставать из него какие-то пакеты и бросать вниз на рядом стоящее кресло. Свертки были хоть и небольшого размера, но тяжёлые, от чего при падении чуть подпрыгивали на мягком сидении. Содержимое их было завернуто в какое-то тряпьё и надежно перевязано капроновой веревкой.

Спустившись вниз, Анна сложила пакеты в лежащий на полу старенький рюкзак, и с большим трудом положила его обратно на кресло. Глядя на мешок, задумалась: «А как же я его понесу? Путь не близкий… Вот ведь не задача». Она попыталась вспомнить, когда последний раз прикасалась к этим сверткам: «Лет пять прошло. Да пожалуй. После смерти Вани притащила их сюда. Так и лежат… В девяносто четвертом? Да, так и есть в девяносто четвертом. Вот, дура, забыла, когда мужа схоронила. Шестьдесят пять, а памяти никакой не стало».

Женщина вытащила из стоящего в коридоре старенького комода еще один, чуть поменьше первого, рюкзак и переложила несколько свертков в него. Приподняла один, потом другой, и с сожалением отметила: «Да, уж. Время сил не добавило. А еще совсем недавно тащила всю поклажу».

За окном послышался грохот трамвая. Поговаривали, что дни его сочтены. Уже и рельсы кое-где в городе разобрали. Но городские исполины всё еще боролись за своё существование, и не хотели уступать автобусам архангельские улицы.

Городской шум отвлек ее от раздумий. Она подошла к зеркалу и посмотрела на себя. С ее не малым для женщины ростом Анну никогда не считали уж очень высокой. Умный и цепкий взгляд всегда выделял ее среди окружающих. В нем, несмотря на возраст, еще чувствовалась жизненная сила.

Сейчас, глядя на своё отражение, она словно пыталась получить от себя же подтверждение тому, что принятое несколькими минутами назад решение, сможет выполнить.

– Обязательно нужно всё отвезти обратно. Вернуть и забыть, чтобы оно больше не причинило никому вреда, – словно клятву проговорила она.

Рядом зазвонил телефон.

– Слушаю! – крикнула Анна, схватив трубку.

– Анна Степановна! Здравствуй, дорогая! – раздался хрипловатый голос на том конце провода.

Анна узнала звонившего, и, не дожидаясь пока тот что-то еще скажет, проговорила:

– Здравствуй, Николай. Ты бы заехал что-ли. Заодно и расскажешь, чего обо мне вдруг вспомнил. Поди, и сам не хочешь по телефону-то болтать.

– Очень хорошо, я скоро, – услышала она в трубку.

Часа через два в дверь позвонили. Анна одернула подол, поправила выбившиеся из-под заколки волосы, и пошла открывать.

– Всё хорошеешь, Анна Степановна, – Кравцов всегда начинал разговор с ней с этой фразы. – А я вот в городе, так, дай думаю, позвоню.

– Ботинки снимай, мыла я, – услышал он в ответ, прошел следом за ней в кухню и присел на табуретку.

Николай Семенович нет-нет, да и навещал ее, приезжая в Архангельск. Пять лет назад он уехал жить к дочери в область, но время от времени приезжал в город. Кравцов дружил с ее мужем. А последние годы, вплоть до смерти Стугова почти не расставались. И работали вместе, и после работы частенько вечерами в их гараже пропадали. Возвращались они домой ближе к полуночи, но в отличие от других любителей гаражных посиделок, всегда трезвые. Чем там они занимались, Анна точно не знала. Да она и не лезла к мужу с расспросами. Не от равнодушия, а так уж устроена была, да и жизнь приучила не спрашивать лишнего. «Захочет, сам скажет, – рассуждала она тогда».

– Я, Аня, вот что сказать-то хотел, – неуверенно начал Кравцов. – Иван Иванович покойный, как то обмолвился… – тут он замялся.

– Да, не мычи ты, Коля, – Анна знала, что Кравцов в общении с ней проявлял нерешительность, и только резкое слово заставляло его быстрее соображать и выражать свои мысли. – Говори, что там у тебя.

– Ну, вообщем, деньги мне нужны. А Иван незадолго до смерти, когда в последний раз в Ачем собирались, сказал, что после поездки туда, богатым станет. А стал или нет, не знаю. Я же тогда с вами не поехал… приболел, – Николай вопросительно посмотрел на Анну.

– Какое богатство, о чем ты говоришь… Вон старая фуфайка, да костюм вельветовый в шкафу висят, что после Ивана и остались. Все раздала из более или менее приличного. Была еще гармонь, так и ее я недавно соседу отдала.

И немного помолчав, добавила:

– Ты после смерти его в Вельменьгу жить уехал. Тогда не спрашивал о деньгах. А тут что-то о богатстве вдруг вспомнил. Вроде тебя, Коль, раньше особо деньги и не интересовали никогда?

– Да, уж, – толи согласился, толи нет Николай, и глубоко вздохнул. – Ну, нет, так нет.

На кухне на какое-то время воцарилась тишина, и лишь барабанящий за окном дождь да тикающие на стенке часы, нарушали ее.

– А что, Коля, тебя на деньги-то потянуло? Давай, давай, рассказывай, не молчи. Случилось аль чего? – немного погодя спросила Анна.

Николай привстал, передвинул табуретку ближе к столу, и снова сел.

– Танька, дочка старшая – дура, квартиру заложила за свой бизнес, а выкупить-то не чем. У них в Питере строго с этим. Ездил недавно к ним, ревет. Внуков мне жалко. Если бы не они, так я бы и пальцем не пошевелил.

Кравцов чуть помедлил, а потом посмотрел на Анну и спросил:

– А ты никак курить бросила? Раньше табаком пахло, а теперь не чую что то.

– На балкон хожу. Недавно у врача была, вот он и сказал, что уж если очень хочется, то лучше на свежем воздухе курить. И в доме меньше заразы этой будет…

Она посмотрела Николаю прямо в глаза и продолжила:

– А что до богатства, то скажу так: от богатства радость и добро должны исходить, а если от него горе и смерть, то разве это – богатство? От такого богатства нужно избавляться, если оно есть… и ни в коей мере, ни с кем не делиться.

– Хорошо тебе говорить… – вздохнул Кравцов.

– Ты себя Коля, побереги. А они – молодые, сдюжат. Это нам в такой ситуации в самый раз к бомжам жить уходить, а они, да с ребятами малыми, выкрутятся, дай бог. Многого, Коля сказать не могу, но знаю, что говорю. Смертью то богатство пахнет, про которое Ваня тебе говорил. Да и ты сам знаешь о том. Пашку забыл? Всё, дорогой, свернули разговор этот.

– Так-то оно так… Ну, ладно. Сама-то как? Здоровье?

– Николай, ты, надолго в город? Когда домой обратно? – перебила его Анна. – Мне бы в деревню съездить, давно в Ачеме не была. Вот, что-то захотелось. Может, довезешь? Хочу недельку в тех местах побыть. На могилку к Ивану сходить. У кого там остановиться можно?

– Что-то ты, Анюта, темноту наводишь. Могилу Ивана я сейгод навещал, всё прибрано там, беспокоится на счет этого нечего… Ну, да ладно, знаю я тебя, захочешь сказать, скажешь. Нет, так лучше и не спрашивать.

– Так свозишь или нет?

– Свожу. Чего не свозить-то, хоть завтра и поедем. В доме у меня там и остановишься. Живи, сколько захочешь. Мне прошлый год дочка приезжала на день рождения, и подарок сделала – дом в Ачеме подарила. Знает мою страсть к рыбалке. Хозяин куда-то уехал. Так она нашла его, договорилась. Дом всё одно стоял пустой. А дому уход нужен. За сколько купила, не сказала. Да думаю не дорого, у самой денег вечно нет.

– Завтра? Хорошо. Очень хорошо. И что дом, тоже хорошо, – проговорила Анна. – А Маринка твоя всё так одна и живет?

– Не знаю. Мы с ней мало общаемся. Письмо было от нее последний раз месяца три назад, – вздохнул Кравцов.

Он любил и очень скучал по младшей дочке. Но та, как уехала когда-то с его бывшей женой, так с тех пор и не приезжала. В девяносто втором, когда Зоя умерла, он ездил на похороны. Маринка хоть и осталась без матери, с отцом в Архангельск ехать отказалась. Так и живет в Саратове.

Они проговорили еще часа два. Чаю с прошлогодним рябиновым вареньем попили. Как водится в таких случаях, вспомнили молодость, да о погоде и болячках своих не забыли. Прощаясь Кравцов, чмокнул в щечку Анну и ушел. Закрыв за ним двери, Анна убрала со стола и сходила к соседям. Попросила, чтобы те приглядели за квартирой, пока ее не будет. «Пока ее не будет. Сказала тоже. Не будет… не будет…», – повторяла она, вернувшись к себе в квартиру.