Игорь Агейчев «…рай Данте, точно ад Мольера…» (сборник) читать онлайн страница 4
Не станет в нем ни капли лжи,
Всегда обратно он вернется,
Ты лишь «Зову» ему скажи…

Бури благородны

Литыми небесами,
Холодными шагами,
Как будто бы босыми
Шел южными ветрами.
Зачем штормит удача?
Владелица невежд?
Зачем злой рок гнет мачту,
Наместницу надежд?
Зачем я улыбаюсь,
Так радуюсь, так плачу?
Ведь так я жить стараюсь,
И так люблю отдачу.
Наверное, я верю.
Я радуюсь штормам.
Штормами счастье мерю,
Не веря лишь умам.
Лишь бури благородны,
В них властвует игра,
В них есть всегда порода,
И им всегда пора…

Маска простака

Снимите маску мне шута,
В ней обречен на убежденья,
Да и влюбленного – не та,
Ну что в ней, кроме огорчения.
Снимите маску сластолюбца,
Ни разу не был власть я люб,
Уж точно не пойдет – безумца,
Нрав у безумцев не так груб.
Зачем вы вдоволь посмеялись
Над моей маской простака?
Так вы же сами и остались
Ничем не лучше дурака.
Не верю больше я в театр,
В огромный славный маскарад,
В котором в маске – всяк оратор,
А я уж, сняв их все, не рад.

[3]

X

Не то чтобы мне неохота. Скорее – непонятно и скучно.

X

Любил всех возрастов покорность…

X

Всем лучшим и новым мир обязан человеческой душе. Поскольку в природе разума – страх перед любыми переменами. Ведь они таят опасность.

X

Я бываю благодарен толпе фанатиков за счастье почувствовать себя в одиночестве. Которым часто фанатею.

X

Поскольку собака кусачая от жизни собачей, завел черепаху. Которая бывает от своей жизни двухсотлетней.

X

У кошки девять жизней. У человека – столько, сколько он способен себе выдумать.

X

Улыбаются от доброты. Ржут – чаще от страха.

X

У алкоголя есть достоинство и недостаток: он придает уверенность, но тратит ее не по адресу.

X

90-60-90. Неравнобедренный любовный треугольник.

X

Невозможно быть великим без истории. Ни человеку, ни государству. Но чтобы создать историю, нужна дерзость. И ее слишком часто заменяют хамством на любом уровне.

Смычок

Потрепала скрипка за живое,
Да смычок осунулся уже,
Ей подвластно пение любое,
Но вот он подвел на вираже…
Сколько лет служил он вдохновеньем,
Верным другом, не готовым вспять,
Ей скрипач не нужен – умиленье,
Лишь смычок, что день, давал опять.
А она рыдала и просила
Одного лишь: струн не отпускать,
Вовсе не от рук, за кем носилась,
От смычка, вернувшегося вспять.
Век струны – и гладок, и приятен,
Скрипки скрепы, ведь живут века,
И как ни был бы смычок опрятен,
Первым он уйдет наверняка.
Вот смычок от нас и отходил бы,
Скрипка сорвалась с последних нот,
Но скрипач, каким артистом ни был,
Словно знал секунды поворот.
И к большому зала изумленью,
Отмахнулся от конферансье,
Тот, что с идеальным натяженьем
Быстро нес смычок на смену ей.
Было то великое искусство,
И смычок прекрасно понимал,
Что как бы ему ни было грустно,
Он в руках маэстро погибал.
Зал притих. Застыли на галерке,
Скрипка с придыханьем понеслась,
Как бы ни пронзительно был звонким,
Струнам его скоро смерть нашлась…

Ангел

Город спал. Ему не спится,
Чуть услышав голос свой,
Он тотчас к окошку мчится,
Вдруг поговорит с собой?
Верно, хитрый собеседник,
Что вербуют по ночам,
Все-то так. Уже Сочельник
Средь своих святых начал.
Кто же ты, ночной повеса?
Сонм старинных голосов,
Может быть, предвестник беса?
Он поговорить готов?
Или это шутки ради
Сам с собой заговорил?
Иль к какой-нибудь преграде
Сам себя ты вдруг подбил?
Но не чудится тот голос,
Громче он и веселей,
Он уж, вроде, вот, на волос
Рядом. Торопись скорей!
Может, что-то разузнаешь,
Или выпросишь чего.
Голос, он к чему? К награде!
Он уменья одного.
Объяснить, простить, повысить,
Все же ночь-то непроста,
Слышишь? Будто бы «Возвысить»!
А канун ведь Рождества…
Присмотрелся он в оконце,
И стакан воды испил.
Там, навстречу лучам солнца