«Как поговаривают, – вещал напутственно Переслав, – так происходит по причине того, что ночные братульки умудрились с полгода назад выкрасть с конной прогулки десятилетнего Воисвета, единственного отпрыска мужского пола князя Годислава, тамошнего правителя улья, рьяно пытавшегося извести супостатов под корень. Ну и, сам понимаешь, с таким козырем в рукаве пригрозили головорезы пчелиному владыке: коли тот не угомонится и не оставит их в покое, они ему по частям ненаглядного ребёночка присылать будут. У Годислава, помимо Воисвета, ещё семь деток имеется, но все – девки, разумеешь? Так что мальчонка, уродившийся-таки восьмым, к невероятной радости могущественного отца, является, помимо всего прочего, единственным престолонаследником королевства полосатых насекомых. Ну а угодив в плен, связал малец длани своему царствующему батьке знатно; тот теперича и чихнуть боится в сторону ночных шакалов, кои от безнаказанности совсем распоясались, творят чего хотят! Так что двигал бы ты в обход, так спокойнее будет… Не тебе их, конечно, пужаться, но и лишние неприятности на рыжую голову искать не стоит, своих хватает. Ведь по слухам, душегубов рыл тридцать-сорок, не меньше!.. И терять им нечего!»

«В обход пущай женщины с ребятишками ходють да обозы без охраны, мне же не с руки увиливать от встречи с какой-то жалкой кучкой головотяпов, – презрительно фыркнул тогда Ратибор, негромко добавив себе в бороду: – Тем более с Ночным Братством у меня свои старые счёты. Не всех ещё вонючек раздавил… Ну так ента никогда не поздно исправить!»

Потому и скакал неторопливой рысцой не терявший бдительности Ратибор по Хвойному тракту, за последнее время сильно обезлюдевшему, ибо подавляющее большинство честного народа предпочитало пусть более долгие, но зато и более безопасные объездные дороги, благо таковые в округе имелись, и даже не в единичном количестве.

«Рыжий медведь» проехал уже полпути, когда вылетевшая откуда-то слева стрела с характерным вкрадчивым шелестом юркой молнией устремилась прямо в висок дюжему ратнику. Выстрел был точен и выверен; коли не успел бы отклонить голову Ратибор на боевой чуйке, лишь усиливающейся с прожитыми годами и накопленным воинским опытом, в чертогах Перуна явно одним славным витязем стало бы больше. Просвистевшая же мимо стрела нашла-таки себе иную цель, со знакомым чавкающим звуком вонзившись в чьи-то невезучие телеса, восседавшие с другой стороны дороги, на нижней ветке крупного разлапистого вяза. Тихо охнув от прямого попадания, обладатель неопознанного тулова громко шлёпнулся с дерева на землю. Очевидно, замертво. Похоже, засада на одинокого путника с самого начала пошла не по запланированному душегубами сценарию; неожиданный выстрел, предназначавшийся Ратибору, угодил в кого-то из своих.

– Вот дерьмо! Стрелок из тебя, Блуд, как бравый конь из дряхлого барана! – спустя мгновение громыхнул по окрестностям чей-то тягучий недовольный голос. – Мало того что промазал по этому здоровенному кабану, будто на пикник выехавшему трюфелей откушать, так ещё и Велиграда укокошил! Ну точно, да: наглухо! Это же надо умудриться так бестолково тетивой тренькнуть! Прям в рожу ему попал! Тебе, блудливый пёс, не лук, а лопату в лапы всучить надобно, дабы ты ей махал всю оставшуюся жизнь без продыху!.. Так же бесполезно, как и своим облезлым хвостом!

Говоривший, по всей видимости, атаман шайки, вылез на дорогу и, не обращая никакого внимания на остановившегося Ратибора, зло вперился очами по прямой, в росшие через Хвойную стёжку от него несколько молодых пихт, надёжно скрывавших нападавших. Главарю лиходеев навскидку было не больше сорока лет: высокого роста, на удивление упитанный, то есть очевидно не голодающий в здешних, богатых дичью лесах, но вместе с тем весьма неопрятный, в порядком замызганных шёлковых рубахе, шароварах и сильно изношенных, но добротных сапогах, косматый русоволосый вожак производил самое что ни на есть неблагоприятное впечатление; его сверкающие лютой злобой маленькие поросячьи глазки болотного цвета жалости явно не знали. Ну а проходящий через всю рожу наискось старый кривой шрам от удара тупым ножом наотмашь, полученный ещё в молодости в одной, уж быльём поросшей кабацкой драке, так ещё пуще не красил обозначившегося на тропе громилу.