– Какой мальчонка?.. – вожак шайки всхлипнул и деланно-непонимающе захлопал глазами. – О чём ты гутаришь, не разумею!..

– Дурковать удумал? Так ента зря, – Ратибор, многозначительно прищурившись, принялся показательно примериваться тесаком ко второй ягодице атамана. – Сейчас, пожалуй, добрый кусок мяса из тебя вырежу да воронам скормлю на твоих же моргаликах; они, знаешь ли, страсть как обожают человечину.

– Ай-яй-яй, да погодь, погодь ты! – тут же противно заверещал подранок. Память к нему явно вернулась. – Ты про этого, что ль, про Воисвета, сынка князя Годислава? Да живой он, живой, конечно! Мы же ещё не совсем ку-ку, гробить курочку, златые яйки несущую. Пуще сундучка с драгоценностями парнишку бережём, пылинки с него сдуваем всей оравой! Практически в прямом смысле! Сами впроголодь жить будем, но мальца напоим, накормим…

– Для тебя же лучше, чтобы твои слова соответствовали действительности. Где вы его держите? – Ратибор вопросительно вперился грозным взглядом в суетливо забегавшие зенки главы разбойников.

– Знамо где, – Годогост, секунду-другую подумав, тяжело вздохнул, прекрасно осознавая, что лучше сейчас говорить правду и ничего, кроме неё. Ежели, конечно, не хотелось отправиться по кускам на корм воронью. У ночного же братишки такого желания явно не имелось. – В нашем лежбище…

– Далеко оно отсюдова? – могучий ратник лениво поигрывал здоровым, острым как бритва ножом перед испуганной физиономией разбойничьего атамана, ловко перекатывая булатное лезвие между пальцами.

– Да нет, – нехотя пробулькал Годогост. – Версты полторы…

– В вашей берлоге, помимо малька, есть кто-нибудь ещё?

– Угу, – вожак душегубцев, страстно хотевший жить, без зазрения совести выкладывал всё, о чём его спрашивали. – С дюжину моих головорезов там трутся. Охраняют лагерь, мальчишку, припасы, пожитки наши какие-никакие. Мы ж в засаде всем скопом редко сидим, ибо оставлять совсем без присмотра становище как-то боязно; мало ли кто по чаще бродит… Тем более наш разведчик маякнул заранее, что путник, ну то есть ты, всего в одно жало по тракту скачет. Мы и решили, что дельце плёвое предстоит! Из лучников только Блуда взяли. Стрелок он, конечно, так себе, дык остальные ещё хуже!..

Договорить Годогосту не дали; Ратибор схватил его за шиворот, поднял, а затем, аки напроказившего щенка, не там напрудившего лужицу, сильно встряхнул, заставив звонко клацнуть зубами.

– Вот что, бормотулик, сейчас сам себе перевяжешь зад из подручных тряпок, кои сорвёшь с кого-нибудь из разбросанных рядом мертвяков, а после поковыляешь со всей возможной скоростью к вашей норе! Той самой, где высокородного юнца держите, – Ратибор не спрашивал, он говорил, как будет, и спорить с ним у ночного лиходея желания не было никакого. – И молись, чтоб с сынишкой Годислава всё было в порядке! Иначе, исходя кровавыми соплями, ты вскоре станешь умолять меня скормить тебя серым каркушам. При этом со всеми удобствами восседая на берёзовом колышке. Уяснил, кусок ослиного навоза?

– Уяснил, – тихо пискнул себе в бороду Годогост. – Почапали! Тут, как я и балакал, недалече…

Лежбище разбойников, располагавшееся возле небольшого лесного родничка, являло собой с десяток неказистых деревянных хижин, топорно обмазанных с внешней и внутренней сторон дёрном, серой глиной да покрытых сверху ельником. Примитивные постройки были одной, конусообразной формы, но разного размера. Пара-другая самых крупных хибарок могли вместить в себя, навскидку, семь-восемь человек. Если, конечно, ужаться по максимуму. Также в селении имелись примитивная кладовка с нужником да нечто наподобие кухни, представлявшее собой обложенное булыжниками костровище, располагавшееся в центре обители лиходеев. Вокруг очага стояло несколько обветшалых, грубо сработанных лавок да три убогих, кривых стола, не иначе, лишь благодаря чуду ещё не развалившихся. Оградки никакой у разбойничьего становища не имелось, не говоря уже о дозорных вышках. Караульных по периметру также не наблюдалось. Вопиющая беспечность, на пару с неслыханным разгильдяйством царили в берлоге Ночного Братства. Очевидно, головотяпы никого и ничего не боялись, похоже, считая, что ценный пленник способен уберечь их от любых напастей.