Между тем неугомонный рыжий берсерк униматься и не думал, всё так же справно, одного за другим укладывая противников на притоптанную множеством пяток траву. Апофеоз драки, заставивший всех без исключения зрителей поражённо ахнуть, случился уже под конец рубки, когда Ратибор подсел под бросившегося на него огроменного тучного детину весом килограмм под сто шестьдесят, не меньше, а затем без особых проблем поднял того на вытянутых вверх руках и сильно шмякнул о землицу хребтиной и затылком, выбив из рыхлого громилы весь дух. Вместе со всяким желанием вообще куда-либо сегодня ещё двигаться. Игривые светлячки суматошливо водили хоровод перед враз окосевшими глазами оглушённого упитыша, погрузившегося в состояние глубокого грогги.

– Победа! – невольные соратники Ратибора по драке тем часом радостно вскинули к небесам разбитые в кровь кулаки и тут же принялись обниматься друг с другом да принимать из рук сопереживавших им зевак кувшинчики с водой, квасом, молоком и ряженкой. Драка стенка на стенку была окончена. Проигравшим помогали встать, причём как зрители, так и победители, кои не преминули поблагодарить своих оппонентов за отличный замес. После случившейся зарубы все прошлые обиды оказались мигом забыты; только что добро мутузившие друг дружку противники начали по-приятельски брататься; недавние непримиримые соперники славно выпустили пар, оставив на поле боя всю злость, неприязнь, раздражение да огорчение.

Ратибору, который, собственно, и изменил течение неудачно складывающейся битвы, также восторженно хлопнули несколько раз по плечу, а затем поднесли пузатый жбанчик, доверху наполненный превосходным медовым кваском. Рыжегривый гигант с удовольствием осушил вожделенный кувшинчик до дна, вернул пустой сосуд румяной, розовощёкой девице, что с неподдельным интересом пожирала его томными очами, после чего развернулся, собираясь покинуть скопище окруживших его гуляк. Но в то же мгновение чемпиона Кузгара добро шлёпнули по спине, и чей-то незнакомый, басовитый голос прорычал ему на ухо:

– Ну ты, друже, и дал! Славное рубилово! Красава! Никогда такого не видел! Пахари складывались один за другим, аки берёзовые чурбачки под крыльцом! А они, то бишь наши соперники, ежели что, не лыком шиты, все с детства оглоблями махать приучены! Ты сам-то откель, воин? Чьих будешь? Меня, если что, Торчином звать. И я тут всех знаю, ты явно не из местных!

Ратибор обернулся и окинул пристальным взглядом говорившего: среднего роста крепкий, коренастый малый лет двадцати семи – тридцати на вид. Светловолосый, с округлым бородатым лицом, на котором выделялись споро наливающийся под правым глазом фингал и разбитая в хлам верхняя губа, раздувшаяся, точно от укуса шершнем. Потревоживший «рыжего медведя» незнакомец, бывший по пояс голый и взмыленный после боя, словно лошадь, долгое время скакавшая без передыха галопом, сам, в свою очередь, внимательно обежал могучего исполина одобрительным и вместе с тем цепким взором. Их напряжённые взгляды встретились, казалось, высекая в воздухе искры: оба витязя сразу почувствовали, что напротив стоит отнюдь не простой рубака.

– Из Мирграда я, – побуравив с минутку Торчина колким прищуром, наконец, соизволил проворчать Ратибор. – А зовут…

– Откуда?! Фе-е! – белобрысый крепыш тут же перебил дюжего ратника, не дав ему договорить, и с презрением произнёс: – Мирград, это помойная яма, и все, кто оттудова, – ента богохулы и святотатцы! Предатели родной веры! Посему как тебя величают, мне уже без надобности! Топай отсюда, кабанёнок, покудова рёбра тебе не пересчитали! – если какая доброжелательность и присутствовала изначально в очах и речи Торчина, то после упоминания столицы Медвежьего царства она испарилась напрочь, уступив место явной враждебности.