Что остается матери? Она стала растирать его лоб бальзамом, чтобы лучше спал, и попросила слугу Ратилала, чтобы тот присылал после школы своего племянника Фитру. Он должен был делать массаж ног господину, даже если тот спит – ведь ее сокровищу нужно поправляться. Фитру вставал по ночам и шел проверить господина, и постепенно всякое дело, связанное с заботой о сыне и не требующее ее непременного участия, она стала поручать Фитру.

Однажды в выходной мать увидела, что сам Ратилал сидит у ног сына и делает массаж.

– Понятно… сегодня выходной, и племянник нашел, чем тебя занять? – госпожа озвучила то, что пришло ей в голову. На следующий день она увидела, что Тиллан сидит в ногах у кровати сына и растирает его стопы. В какой-то другой день на службу заступил Гханти. Тогда госпожа пришла в негодование:

– Что это такое? То одного в дом притащат, то другого. Где Фитру?

Вот тогда и выяснилось, что Фитру отказался.

– Как отказался?

– Говорит, господин не в порядке.

– Именно поэтому его и позвали делать массаж.

– Нет, госпожа, он говорит, лицо вашего сына гримасничает само собой, а живот издает звуки.

После того как все это вырвалось наружу, продолжать стало проще:

– Чимпу, мальчишка, который разносит газеты, тоже боится. Спросите его.

Говорят, когда господин видит Фитру, его лицо начинает перекашиваться, а изо рта вырывается что-то наподобие треска. Фитру не может понять, что он хочет сказать. Один раз сказал, что господин плакал и поэтому не мог говорить. Потом он устал и упал обратно на подушку.

Когда я массировал ноги господина, он не обращал внимания. Его глаза были закрыты, а во рту как будто что-то застряло, и он никак не мог это выплюнуть. Тут как раз к двери подошел Чимпу с газетой. Господин вскочил и скривил гримасу перед ним. Мама родная! Мальчишка бросил газету и убежал. Чимпу говорит, господин каждый день делает так. Что-то случилось с ним.

Госпожа выругала их, не стесняясь в выражениях, но сердце стало бешено колотиться, и ее бросило в пот. С тех пор она стала следить за сыном еще пристальнее и однажды ночью тоже увидела: он сидел в полутьме, и у него изо рта вырывалось «ха-ха», «хе-хе». Не смех ли это? Как будто кто-то нарисовал смеющийся рот на бумаге, вырезал и приклеил к губам. Глаза, щеки, нос, лоб – ничто не напоминало о смехе. Только изо рта что-то вырывалось, и это никак не сочеталось со всем остальным.

Да и если подумать, почему кто-то станет смеяться один, сидя на кровати?

Как ей подступиться к нему? Когда оба сына были маленькие, она припугивала их: «Не кривляйтесь, ветер подует – так и останетесь». Но теперь, когда они стали выше, чем она?

Увидев это выражение лица однажды, она начала замечать его постоянно. Как будто сын наклеивает пластырь, изображающий смех, – иногда слишком большой, иногда крошечный, но всегда совершенно не сочетающийся с остальными частями лица. Звуки, которые он издавал, тоже не соответствовали положению рта. Рот как будто округлился, чтобы произнести «о», а получается «ха-ха», губы растянуты для «э», а выходит «хи-хи-хи».

Что-то было не так. Совсем не так. Сердце матери нестерпимо болело за сына. Такой золотой ребенок, отлично учился в школе, получил великолепную работу в юном возрасте, откуда взялось у него это «ха-хе-хи»?

Наконец Рамдеи взяла все в свои руки. Она отвела госпожу и ее сына в даргах^>1 факира Бэхке. Там пир[13]^>[14] Набина[15], которому было больше ста лет, совершал подношение цветов на гробницу своего святого учителя. Его кожа была иссиня-черной, а глаза горели шафраном. Он был высокого роста и носил черную накидку, из-под которой виднелись крупные круглые четки из бурого камня. Он совершенно не выглядел слепым, но Рамдеи сказала, его глаза видят не этот мир, но все, что по ту сторону.