Тут может закрасться сомнение, а были ли те встречи в зарослях каранды уж такими тайными? Или так изливалось сострадание, мол, пусть Мать накормит-напоит-оденет, раз уж сестра оказалась на улице. Вернется – и все встанет на свои места, вот ее дом, вот семья. Разве у нее есть кто-то, кроме нас? Кто знает, видится ли бедная с кем-то еще, зовут ли ее в гости. А если свяжется с этими ни на что не годными людишками, мы будем обесчещены. Пошла по кривой дорожке, не ровен час, дело кончится изгнанием.

Как бы от таких потоков сострадания не прорвало плотину, не случился потоп.

Не то чтобы сострадание совсем испарилось, но порядком было позабыто, когда в газетах и журналах стали печатать ее фотографии, а по телевизору показывать интервью, в которых она делилась своими взглядами. Женское сознание, гендерная дискриминация, женский оргазм… какое бесстыдство… боже мой!

Еще более суровые испытания выпали на долю сострадания, когда бедняжка купила хорошую большую квартиру в районе для хороших больших, а в придачу телевизор, микроволновку и даже машину. Они узнали, что она без конца мотается по аэропортам, путешествует по стране и за границу. По дому полушепотом поползло: вот она нынешняя ловкость рук… разве можно так… добывать имя и деньги… везде нужны знакомства… а если это женщина… еще и молодая… что тогда… что? Тут они запинаются, потому что полностью этого не произнести, а что можно сказать вслух, говорится только так. Старший и теперь запретил Матери долго говорить с ней по телефону, а уж ходить в гости тем более – ее образ жизни не должен быть оправдан!

Когда он начал встречаться с сестрой на приемах в Президентском дворце, то никак не мог понять, кто должен отводить глаза и кто отводит. Странное было чувство – весь мир, и даже президент, говорит с ней, а ты словом не обмолвишься.

Однажды Старший подошел к Матери: «Скажите ей, пусть приходит иногда. У нее ведь нет никого, пусть хоть домашней еды поест. Еще моя жена передала ей несколько своих статей – просила посмотреть, мало кто пишет на эти темы. Это даст ей возможность почувствовать себя включенной в семью, иначе она так и будет думать, что все ее презирают».

И вот теперь мы остановились на том моменте, когда брат и сестра стоят почти рядом и думают, глядя на спину Матери: «Мама, бедняжка. Я сделаю что угодно, лишь бы оживить ее!» Их сострадание мечется все выше и выше.

Это все герои рассказа: букашка, слон, сострадание, дверь, Мать, трость, кулек, дочь, Рибоки, которые носила Невестка, и прочее-прочее, о чем будет рассказано, когда придет время.

Обувь? В каком смысле обувь? Обувь в смысле Рибоки.

Говорят, в давние времена жила ядовитая змея Рибок, которая ползала-кружила по южной части континента под названием Америка. Однажды кто-то обернул ею свои ноги, чтобы проворно прыгать, и вся ее спесь вышла из нее и вошла в того, чьи ноги она обернула – так случилось ее перевоплощение. Теперь все знают ее в этом цвете и форме, и поколение за поколением она воплощается в своем новом виде. Обувь, не змея. Обувь всевозможных моделей. Одни шипованные, другие в дырочку, а третьи с мягкой подошвой, которая пружинит, как мяч. То есть виды и подвиды Рибок стали еще сильнее, она сжимает землю в своих тисках и с шипением выдыхает огонь, и кто теперь вспомнит, что когда-то она была могущественной змеей?

Братство Рибок так разрослось, что положило на лопатки сикхов, гуджаратцев и китайцев, которые громче всех кричали, что сумели обжить самые удаленные уголки земли. Один сикх добрался аж до Исландии прямо в тюрбане, с браслетом на руке и с кинжалом