– Ваш муж предложил мне зайти в дом, но мне было как-то неловко.

– Да что вы, не стесняйтесь.

Беата заметила, что она оглядывается на их машину.

Питер оставил ее с открытым багажником, из которого торчали трубка и насадка пылесоса. Она собралась было сказать, что они с Питером не женаты, но передумала.

– У вас кто-то умер?

– Нет-нет, – ответила молодая женщина. – Дело не в этом.

– Может быть, все-таки зайдете?

– Нет, я ненадолго, мне просто надо было выговориться, и я решила поехать к вам, чтобы не обсуждать все по телефону.

Беата кивнула.

– Дело в Ольге, – продолжала молодая женщина. – Она отказывается от еды, и я не знаю, помните ли вы, что она когда-то так же отказывалась от таблеток?

– Конечно, помню, – задумчиво ответила Беата и положила руку на живот. Ребенок толкнулся. – Что вы думаете делать?

– Мы несколько дней пытаемся что-то сделать, но она совсем перестала есть и не слушает никого из нас.

– Она и меня не слушала тогда, когда стала отказываться от таблеток, – заметила Беата.

– Да, не слушала, – тихо сказала женщина. – Но, может быть, Йоханнес или Эрнст могут поговорить с ней?

Беата горестно воздохнула.

– Да, тогда Йоханнес уговорил ее пить таблетки, так ведь? Почему вы не обратились прямо к нему?

И снова она почувствовала свою несостоятельность по сравнению с прежним пастором. И с тем, кто был пастором до него. Дедушка и внук, они были пасторами в Томмерупе с незапамятных времен. И хотя она уже четыре года была пастором в городе, люди все равно обращались к прежним священникам.

– Йоханнеса не было дома, а Эрнст лег спать после обеда.

Беата почувствовала полную безысходность.

– Я обязательно свяжусь с ними. Конечно, Ольга должна есть. Йоханнес приедет и поговорит с ней, я обещаю.

Беата попыталась изобразить улыбку. Ей надо будет позвонить Йоханнесу, а если он не ответит, то его матери – Моне. Но сначала ей надо заняться Клаусом. Она предложит ему сходить в церковь, где сейчас как раз репетирует органист. На нее саму звуки органа всегда действовали успокаивающе.

– Йоханнес!

Мона посмотрела на двух мужчин, которые сидели каждый со своей чашкой за столом, покрытым клетчатой клеенкой. Солнце пробивалось сквозь цветные полоски занавесок, рисуя квадратные пятна на стенах комнаты с низкими потолками.

– Это тебе звонят. Из церкви.

– Из церкви? – переспросил Йоханнес и посмотрел на деда.

Он, похоже, почувствовал облегчение.

– Она сама ни на что не способна, – сказал Эрнст как-то возбужденно и пожал плечами.

– Это точно, – согласился Йоханнес, подняв трубку старого стационарного телефона на кухне.

Он откашлялся.

– Йоханнес слушает… Да… Да-да… Да, конечно… Я поговорю с ней, не беспокойтесь. Не стоит меня благодарить.

– И что? – воскликнул Эрнст, когда Мона положила трубку на место.

Его седые волосы торчали в разные стороны. Узкое, с натянувшейся кожей лицо было изрезано морщинами. Он сурово посмотрел на Йоханнеса.

– Почему ты всегда идешь на поводу у этой женщины?

– Речь идет об Ольге, – объяснил Йоханнес. – Она отказывается от еды, и они считают, что мне надо бы поговорить с ней.

– Не понимаю, зачем приходскому совету нужен такой пастор, – недовольно заметил Эрнст. – Даже какая-то старушка не может рассчитывать на ее помощь. Конечно, надо было оставить Йоханнеса.

Он гневно махнул рукой в сторону дочери, как будто она одна несла ответственность за решение приходского совета.

– Я и голосовала за Йоханнеса, – тихо сказала Мона, стараясь не глядеть на отца, но при этом не спуская взгляда со своего взрослого сына. – Ты прекрасно это знаешь.

– Уже даже не знаю, что и думать, – пробурчал Эрнст. – Вы оба вечно толчетесь на пасторском дворе. Можно подумать, вы позабыли, что у меня отобрали мою церковь.