– Мама, – крикнула Силье, щурясь от солнца. – Что мне нарисовать?

– Может быть, кролика? – предложила Беата.

Девочка кивнула и спросила:

– А сестренка умеет рисовать?

Беата положила руку на живот.

– Иногда мне кажется, что она там уже рисует, но, думаю, пройдет еще несколько лет, прежде чем вы сможете рисовать вместе. Ты ведь будешь ей помогать?

– Конечно.

Силье серьезно посмотрела на мамин живот.

– Я хочу нарисовать картинку для сестренки.

– Очень хорошо, дорогая.

– Как ты думаешь, она любит кроликов?

– Мне кажется, она их обожает.

Беата барабанила пальцами по стопке старых церковных журналов, лежащих на столе. Новый дом для священника был построен семьдесят лет назад, и об этом она должна написать статью в следующий номер журнала. Ни пастор, которого она сменила, ни его дед не жили в старом доме. Она подумывала, что надо бы поговорить с ними, но не могла собраться с силами. Они не проявляли особенного расположения к ней, с тех пор как она стала пастором после Йоханнеса, словно это она его выгнала, а не прихожане приняли решение, что надо привлекать новых, современных людей.

Она отложила в сторону журналы, когда в дверях, ведущих в сад, появился Питер вместе с Клаусом.

Несчастный муж Шарлотты Лаурсен выглядел как придавленная кошкой мышь. Остатки самообладания, за которые он цеплялся накануне, бесследно испарились за ночь. Она встала им навстречу.

– Привет, Клаус. Есть какие-нибудь новости?

– Шарлотта не вернулась, – сказал Клаус сухо. – И похоже, полиция наконец-то сообразила, что все серьезно.

– А дети? – осторожно спросила Беата. – Как они?

– Они у моих родителей, – не сразу ответил Клаус.

Питер, казалось, был смущен оттого, что стал свидетелем депрессии другого мужчины. Он немного постоял, переминаясь с ноги на ногу, и пошел назад в дом.

– Пойду-ка я дальше заниматься делами.

Беата кивнула и показала Клаусу на садовый стул.

– Сядь, пожалуйста.

Она взглянула на Силье, которая увлеченно рисовала, не замечая их.

Клаус тяжело опустился на стул.

– Не понимаю, как быть.

– Не давай себе распускаться, – быстро ответила Беата. – И ради себя самого, и ради детей.

Она замолчала, ей тяжело было смотреть на сломленного горем человека. Подбородок у него подрагивал, руки тряслись.

– Я слышала, что полиция сегодня взялась за дело, прочесали все у спортивного комплекса.

– Да, с собаками и всякой техникой, но боюсь, что слишком поздно, ведь прошли уже целые сутки. Насколько я знаю, они еще собираются поговорить с учителями и учениками из школы Шарлотты. – Он закрыл лицо руками. – Страшно даже представить, если с ней что-то случилось…

Беата почувствовала, как внутри у нее все сжалось.

– Если тебе понадобится помощь, обращайся, Клаус. Ты можешь положиться на нас с Питером, да и детей мы можем взять к себе на несколько дней, нам это нетрудно.

– Спасибо.

Беата вздрогнула, когда именно при этих словах снова появился Питер, и Клаус поднялся со своего стула.

– Что там еще? – воскликнула она недовольно, но тут же пожалела о своем раздражении. Ведь надо беречь друг друга. Всегда.

– Там пришли из дома престарелых, – сказал Питер. – У входной двери стоит какая-то женщина. – Он бросил взгляд на Клауса. – Что ей сказать?

– Ты не пригласил ее в дом?

– Она отказалась войти.

Беата встала и прошла мимо него. От Питера пахло каким-то моющим средством. Наверное, вытер лицо той же тряпкой, которой мыл машину.

– Поговори пока с Клаусом, – шепнула она ему.

На улице стояла молодая темноволосая женщина. Беата узнала ее, она работала помощницей по уходу в доме престарелых «Сюдмарксгорен».

– Добрый день.

Женщина застенчиво улыбнулась и бросила взгляд через плечо.