— Знаете, может это и не самая удачная идея взять у Бессонова интервью, ведь есть куча других... — начала издалека я.

— Тая, Тая, Тая... — поцокал языком Полоцкий. — Ты ещё зелёная и многого не знаешь. Послушай, солнце, — он наклонился ко мне, словно собирался сообщить тайну вселенского масштаба. — За этим пацаном журналюги бегают как не в себя. Одно время даже премию серьезную обещали за интервью с ним, но этот упертый гад всем и каждому отказывал.

— Уж насчёт гада вы прямо в точку попали! — согласилась я. — Но...

— Ты правда не понимаешь, какие двери перед тобой откроются, если ты все-таки выбьешь из Бессонова согласие на интервью?

Я все прекрасно понимала. Но какой ценой мне это достанется? И смогу ли я хоть когда-нибудь отмыться от того дерьма, которым мне предлагают измазаться в обмен на мечту?

Тут нам принесли заказ, и у меня появилась пауза, чтобы немного собраться с духом.

Закинув большой кусок стейка в рот, шеф уставился на меня, явно ожидая продолжения. А мне кусок в горло не лез. Я для вида поковырялась в своей тарелке, а затем решительно отложила приборы в стороны и выпалила:

— Я не смогу взять у него интервью.

Сказав столь тяжелую фразу, я зажмурилась и скрестила пальцы под столом, принимаясь молиться всем известным мне богам.

— Шутишь что ли? — а после шеф даже улыбнулся, а потом и вовсе рассмеялся от души, мол заценил шутку и снова закинул кусок мяса в рот.

— Григорий Григорьевич, вы понимаете, этот Бессонов... он... он такая сволочь! — последние слова я проговорила шепотом и чуть наклонившись к Полоцкому.

— Да, да, — закивал мужчина. — Говнюк тот еще. Знаешь, однажды к нам пришел практикант, и я вот как и тебя, отправил его к Артемке. Так тот, падлюка, ему на голову ведро со льдом надел и волшебного пенделя прописал. Эпично послал, ничего не скажешь.

Глаза мои расширились, а сердце наоборот сжалось. Это что ж получается, я ещё хорошо отделалась?

— Однако как говорится, деньги не пахнут. Поэтому будь он хоть трижды свинья, но он нам нужен. Позарез, понимаешь?

— Понимаю, но но и вы меня поймите, Григорий Григорьевич: не могу я. Правда, — на последнем слове я так понизила интонацию, что самой стало себя жаль. Такой шанс, который вероятно, и не выпадет больше в жизни, а я должна упускать его из-за человека с пулей в голове. Иначе ведь и не назовёшь...

— В смысле не можешь? — Григорьевич выгнул в удивлении бровь и даже отложил нож с вилкой. — Или не хочешь? Я что-то до сих пор не уловил сути. Он дает тебе интервью или нет?

— Ну как сказать?

— По-русски и разборчиво, Тая! — выдавая свое нетерпение и раздражение, зашипел Полоцкий, а мое тело бросило сначала в дикий жар, а затем в лютый холод.

— Дело в том, что... он мне... вроде как... сделал мне неприличное предложение.

— Вот как? И насколько неприличное по десятибалльной шкале?

— На двадцать.

— Оу... поплачешься в жилетку?

Я по наивности не распознала сарказма в голосе Полоцкого, а потому и рассказала все, как на духу. Ладно, не все... о том, что двинула восходящей хоккейной звезде между ног, я уточнять не стала. Но про все остальное поведала в ярких красках.

— Какой подлец! — подпер рукой подбородок главред и покачал головой.

— Не то слово! — фыркнула я и вновь внутренне содрогнулась, вспоминая то зашкаливающее чувство брезгливости, которое испытала тогда, когда поняла, что меня тупо хотят использовать и выбросить за ненадобностью. Снова, черт его дери!

— Но, Тая...

— Что? — прикусила я нижнюю губу и почти с мольбой глянула на Полоцкого.

— Но что тебе мешает сказать ему «да»?

— Что, простите? — охнула я и даже рот открыла от крайней степени удивления.