«И встал Иона, чтобы бежать в Фарсис от лица Господня» (Иона 1:3).

Ториан не бежал от лица Господня. Он бежал от его псов. От Патриарха, от Инквизиции, от собственного проклятого пророчества. И теперь, по иронии судьбы, его путь лежал к морю – как у того мятежного пророка Ионы. «И спустился в Иоппию» (Иона 1:3). Только вместо Иоппии были Забытые Моря, а вместо корабля – пыльная дорога и девчонка, разговаривающая с драконами.

Он шел впереди, не оглядываясь, но чувствуя каждый ее шаг. Элира. Имя она назвала сама, робко, после того как он спас ее от бандитов у колодца смерти. Он не назвался. Зачем? «Имя его – “Чума”» (Притчи 10:7, адаптировано). Или «Предатель». Или «Одноглазый Калека». Достаточно.

– Почему вы помогли мне? – ее голос, тихий, но настойчивый, прервал скрип песка под его сапогами. – У колодца. Вы могли пройти мимо.

Ториан хмыкнул. Солнце клонилось к закату, окрашивая пустыню в багрянец. «Солнце знает свой запад» (Псалом 103:19). А он? Знает ли?

– Не люблю, когда шакалы терзают ягнят, – буркнул он, поправляя ремень арбалета за спиной. Ложь. Вернее, не вся правда. Он видел ее дар. То, как она чуть не упала в обморок, чувствуя смерть в колодце. Как смотрела на бандитов – не со страхом, а с пониманием их гнилой сути. Это было… знакомо. Как эхо его собственного, давно похоронного чувства долга перед чем-то большим, чем приказы Люмис. «Ибо Я милости хочу, а не жертвы» (Осия 6:6). Жертв он видел предостаточно.

– Вы знали о драконе, – настаивала Элира, догоняя его. Ее дыхание было чуть учащенным. – Вы назвали его… Камнекрылом. Как вы знаете?

Ториан остановился, резко обернувшись. Его единственный глаз прищурился, сканируя ее лицо – юное, запаленное солнцем, с большими, слишком мудрыми для ее лет глазами. Глазами, которые видели.

– Старые легенды, – отрезал он. – Сказки нянек. Ты не первая, кто решил, что поговорил с горой. – Он снова солгал. Он знал о Камнекрыле не из сказок. Из отчетов Паладинов Высшего Круга. Из запретных архивов Церкви Сияния, куда имел доступ, пока был «Железным Псаломом». Знания, которые теперь могли стоить ему жизни. «Знание умножает скорбь» (Екклесиаст 1:18).

Элира не отступила. Она посмотрела прямо на него, и Ториан почувствовал странный холодок по спине. Ее взгляд был не просто взглядом. Он был… зондирующим.

– Вы лжете, – сказала она тихо, но уверенно. – Я вижу. В вас… эхо железа. И боли. Много боли. И знание. Глубокое, как та пропасть у колодца. – Она сделала шаг ближе. – И вы бежите. Как я. От… пророчества?

Слова ударили Ториана, как кинжал в ребро. «Слово Твое сильно, и проницает даже до разделения души и духа» (Евреям 4:12, адаптировано). Он сжал кулаки. Железная рука скрипнула.

– Заткнись, девчонка, – прошипел он. – Твой дар – штука опасная. Может, для тебя, может, для окружающих. Лучше прикрой его. Пока не поздно. – Он снова повернулся и зашагал прочь, быстрее. «Не давай уст твоих водить меня ко греху» (Иов 15:5, адаптировано). Она слишком много видела. Слишком близко подобралась к его ранам.

Она молча шла следом. Пустыня сменилась каменистыми предгорьями, а затем и чахлым прибрежным кустарником. Воздух стал влажным, соленым. «И вот, великое море, пространное и широкое» (Псалом 103:25). Забытые Моря. Они достигли цели. Или начала конца?

Ториан поднялся на небольшой утес. Внизу расстилалась бухта. Не живописная. Узкая, с черным галечным пляжем и темной, почти черной водой, которая тяжело накатывала на берег. Над водой висел туман, холодный и плотный, скрывающий горизонт. В бухте покачивалось несколько утлых рыбацких лодок. И одинокий, потрепанный кораблик – шхуна с потертыми бортами и кривым названием «Фарсис», едва видным под слоем морской соли. Ирония судьбы была очевидна.