Восторженный стон прошел по толпе. Люди падали на колени, протягивая к нему руки. Матиас плакал, сжимая рукав Кая.

Кай смотрел на пламя костра. Он видел. Видел, как его слова падают на благодатную почву отчаяния. Видел, как страх перед пробуждением Стража превращается в жажду Конца. Видел… следующий шаг. Пробуждение одного Херувима – знак. Но чтобы ускорить пришествие Огня, нужен был больший толчок. Жертва. Не животного. Человека. Чистого сердцем, верующего беззаветно. Чтобы его кровь стала той самой «горькой водой», отравляющей источники лжи этого мира. Чтобы его смерть крикнула Небесам: «Сколько?!»

Он посмотрел на плачущего Матиаса. На его преданные, наивные глаза. На его веру, такую хрупкую и такую сильную. «Имя сей звезде „полынь“».

– Матиас, – произнес Кай так тихо, что только юноша услышал. Его рука легла на всклокоченные волосы мальчика. – Ты веришь мне? Веришь ли ты, что я веду тебя к Истинному Свету?

– Да, Учитель! До конца! – выдохнул юноша, в его голосе не было ни капли сомнения.

– До конца, – повторил Кай. В его глазах мелькнула тень… скорби? Или это был лишь отблеск костра? «Легко для Господа – погубить праведника с нечестивым» (Бытие 18:25, адаптировано). Но разве не ради спасения многих праведник идет на жертву? – Тогда приготовься, сын мой. Твое сердце чисто. Твоя вера сильна. Ты будешь Жертвой Полынной. Твоя кровь станет знаком для Небес. Твоя смерть… – он сделал паузу, – …станет началом Избавления.

Матиас замер. На мгновение в его глазах мелькнул ужас. Чистый, животный ужас перед небытием. Но вера – и безумная, фанатичная любовь к Учителю – оказались сильнее. Он выпрямился, стиснул зубы и кивнул. Слезы катились по щекам, но в них теперь была странная решимость.

– Да, Учитель. Я готов. Во имя Огня Очищения.

Кай отвернулся. Он смотрел на восток, туда, где, он знал, снова погрузился в сон древний Страж. Один знак был дан. Он даст второй. Больший. Горший. Чтобы ускорить пришествие Тьмы, которая единственная могла породить Новый Рассвет. «Ибо краткое время, и не станет нечестивого… а кроткие наследуют землю» (Псалом 36:10-11).

Жертва была назначена. Полынь готова была отравить источник. Огонь ждал своей искры.

«О, кто даст голове моей воду и глазам моим – источник слез! Я плакал бы день и ночь о пораженных дщери народа моего» (Иеремия 9:1).

Городок, который когда-то назывался Вестмарч, теперь носил прозвище «Пепелище». Подходящее имя. Он и выглядел как уголь, выплюнутый адской печью после краткого, но яростного пожара. Черные, обугленные скелеты домов. Улицы, покрытые слоем серой пыли, смешанной с пеплом. И запах. Всегда этот запах – горелой древесины, тлена и безнадежности. Ториан Дарк ненавидел это место. Но куда еще податься «псалмопевцу без псалтыря», «паладину без благодати»?

Он сидел на развалинах таверны «Веселый Путник», которая теперь была весела разве что крысам. Его спина упиралась в холодный камень. Левая рука – настоящая, сильная, покрытая сетью старых шрамов – сжимала почти пустую флягу с дешевым зерновым шнапсом. Правая… правая была тяжелым, неуклюжим куском черного металла и резной кости. Протез. Дар Патриарха Илии за «верную службу и последующее падение». Механические пальцы с трудом сгибались, издавая тихий скрежет. Надпись на предплечье протеза, вырезанная рукой какого-то циничного инженера-монаха, гласила: «Крепость моя и защита моя» (Псалом 17:3, часть). Ирония была гуще пепла под ногами.

«Как одиноко сидит город, некогда многолюдный! Он стал, как вдова…» (Плач Иеремии 1:1). Мысли Ториана были мрачнее пепла. Он вспоминал парадные залы Люмиса, блеск доспехов Паладинов Высшего Круга, рев толпы: «Дарк! Железный Псалом!» Теперь он был тенью. Изгоем. «И сделал меня пугалищем для народа; стали плевать в лице мое» (Иов 17:6). И все из-за одного проклятого приказа. Из-за одного предательства, в котором его обвинили, но которое он не совершал. Кто подставил его? Она?Или он? Имена горели в памяти, как факелы той ночи, когда все рухнуло.