– Илья, – совершенно неожиданно обращается ко мне та, о которой я думаю, причем необыкновенно мягким голосом, – а что, если нам в свободное плавание попроситься? Или забоишься? – совсем по-детски интересуется Уля.

Это она что, мысли прочитала? Постановка вопроса соответствует тому, что мы в одной книге встречали. Называлось это в древности «брать на слабо», то есть провоцировать на определенные действия, усомнившись в каких-то качествах. В данном случае – заподозрив в трусости. Уля, хитрюжка, сама сделала шаг в нужном мне направлении. Показывать радость нельзя, поэтому я отзываюсь максимально медленно, как будто задумался.

– Ну отчего же сразу забоюсь, – отвечаю, увидев удовлетворение в глазах хитрой, по ее мнению, девушки. Надо «ковать железо, пока горячо». Тоже, на самом деле, древнее выражение. – Я очень даже не против. Сразу можем и зарегистрироваться, – провоцирую я ее, на что Уля просто кивает.

Очень интересно. Она что же, серьезно решила рискнуть всем? Непохоже на Улю, честно говоря. Ну что же, посмотрим, во что это выльется. Но посмотреть мне не удается: едва выскочив из подъемника, она регистрирует группу, введя меня в кратковременный ступор, потому что так не бывает. Надо проверить, не сплю ли я, а пока мы, как самостоятельная единица, отправляемся на совещание командного состава. По инструкции мы с Улей сейчас старшие командиры, несмотря на то, что звание не присвоено. Инструкции пишут кровью, и добровольно их никто нарушать не будет, если ты не Винокуров, конечно.

Странно, кстати, что Улю это так удивляет, но я молчу, усаживаясь с ней за стол. Замешательство старших товарищей, кстати, понятно – мало кто отважится с ходу решиться, но и особо странного здесь ничего нет, бывает и такое. Вот мотив сбора мне особенно интересен. Впрочем, очень скоро мне представляется возможность увидеть… Надо сказать, что мнемограмма ребенка – сам по себе необычный случай, да еще и Винокуровой, но, видимо, другого выхода не было.

Не принято делать мнемограммы детей, это считается не самым безопасным занятием, поэтому у нас совершенно точно эксцесс, заставляющий меня собраться. На записи хорошо видно срабатывание сначала двигателей ориентации, а потом маршевого, да к тому же корабль старался противодействовать, значит, дело не в мозге звездолета, а в чем-то другом.

Уля реагирует с ужасом, оно и понятно – дети. Гибель детей это жуткая катастрофа, но я запрашиваю информаторий о том, кто еще был на планете. Товарищ Феоктистов все видит, поэтому молча на второй экран выводит данные. Это логично, выяснили уже все. И вот я смотрю на цифры, понимая: здесь что-то не так. При этом обнимаю Улю, которая дергается в моих руках, отстраняясь от меня.

– Товарищ Феоктистов, а по народам и расам разделить детей на звездолете и планете можно? – задаю я вопрос, даже не успев его обдумать.

– Молодец, лейтенант, – кивает он мне, и картинка на втором экране меняется.

Я уже хочу возразить, мол, я стажер еще, не лейтенант, но тут вижу, что шеврон Ули уже изменился. Так как мы в одинаковых условиях, то и у меня тоже, а это значит – да, лейтенант, поэтому закрываю открытый было рот, вглядываясь в цифры. Выходит, до тысячи жертв, преимущественно Ка-энин, то есть – котята.

– Получается, целили в котят? – озвучиваю я свое удивление.

– Получается, – кивает глава «Щита». Что интересно – остальные хранят молчание, а вот мне становится совсем нехорошо.

– Мозг корабля сопротивлялся, – продолжаю я озвучивать отмеченное.

– Как так? – удивляется наш куратор.

– Разрешите? – следуя традиции, интересуюсь я у старшего по званию.