Городовой тут же в коридоре снял бушлат и шапку. Я с удивлением обнаружил, что казавшийся громадным в куртке городовой, предстал теперь совершенно хилым и тщедушным, с узкими плечами и круглым животиком, будто страдал рахитом с детства. Небось, я смог бы удрать от него, если бы вырвался там, на площади. Городовой зашел в какой-то кабинет, и пока дверь не закрылась, я услышал только:

– Разрешите доложить?

– Докладай.

Городовой пропал за дверью на четверть часа.

– Ну, а вы любезный тут чего? – решил я убить время, обратившись к щербатому парню в оранжевой кофте.

Ох уж эти случайные собеседники. Я отнюдь не был болтуном, но неловкое молчание не давало мне покоя.

– Да я просто пел, – он виновато улыбнулся и схватился за голову.

– Если хотите знать, это вопиющая ошибочность. В музыке нет ничего противоправного. Меня вот тоже, знаете ли, без вины виноватым сделали.

– Так тут все ни душой, ни телом не виноваты, – снова улыбнулся парень.

– Надеюсь, сейчас вышестоящее начальство во всём разберется.

– Ага, разберётся. Догонит и ещё раз разберётся.

Девушка с белилами на лице была настолько мрачная и нелюдимая, что с ней я беседу завязать не решился, хотя она и виделась мне привлекательной.

Возле нас остановились два больших генерала. В звёздах я не разбирался, но понял об их высоком начальстве по их толстоте. Один совсем, как шар, поперек себя шире. Ему было очень тяжело так ходить, ещё и с застегнутой на все пуговицы белоснежной рубашкой, поэтому он краснел и постоянно вытирал пот платком.

– И вот понимаешь, бес меня попутал, соблазнился я! – жаловался шар тому, кто был поменьше. – А как не соблазниться? Молода, стройна… зад у неё такой, будто сам господь лепил, прости боже, ноги от самых от ушей. Понимаешь? Как не соблазниться? Ну и жонка моя, благоверная, Любава разнюхала обо всём, об залётке моей, о Настюше. Или донёс кто? Мало ли, может, и по службе кому дорожку перешёл. Разнюхала, значит, вещи мои собрала, и гонит теперь прочь, понимаешь? А как мне без дому теперь? Я без жинкиного борщеца не могу. Она такой борщ варит! Краснющий! Да со сметаной жирнющей!

Шаровидный генерал вытер пот платком, и они пошли дальше по коридору.

Вышел городовой с несколько напряженным взглядом. Казалось, он изо всех сил старался не забыть всё сразу.

– Так-с, – начал он. – Ты, Дима, проваливай отсюда. За тебя звоночек был. Чего сидишь, убирайся пока я не передумал, именем дохлой собаки, убирайся!

Щербатый парень в оранжевой куртке встал и медленно направился к выходу, сильно сутулясь.

– Кого благодарить-то? – спросил он у порога.

– От Оксаны звоночек был. Так-с, – ткнул городовой пальцем в девушку с белилами на лице. – Ты сиди пока, с тобой не ясно. А ты, – он посмотрел на меня. – Сюда ходи!

Городовой протолкнул меня в кабинет, а сам остался в коридоре. Теперь его толчок не казался мне сильным.

За дубовым наканифоленным столом восседал начальник, но, видимо, не такой большой начальник, как шар из коридора, потому что был толстым, но не таким толстым. На столе была табличка: «Начальник РОСПИСМУЗРИСНАДЗОРа Ю.С. Кнур». Я снял вязанную шапку.

– Представься, мразь! – начал начальник Кнур.

Я как-то сразу приуныл и стал теребить шапку пальцами, неожиданно обнаружив в ней дырку.

– Товарищ Щелкопёр.

– Так-с, Щелкопёр, – начальник Кнур повернулся на стуле и стал перебирать толстые серые сшитые папки. – Знаем-знаем, где-то тут, на «Щ». Ну и фамилия, прости господи. А, вот!

Начальник Кнур взял одну из папок, весьма лёгкую, по сравнению с другими, и положил на стол перед собой.

– Так-с, что мы имеем? Тунеядец, – начальник Кнур листал страницы. – Алкоголик и дебошир. Заимщик и злостный неплательщик. Тут и докладная имеется от Галины Александровны. Вы почто любезную старушку обижаете, она же святая женщина, я её давным-давно знаю! – начальник Кнур посмотрел на меня маленькими, но злыми глазами.