– Это к делу не относится.

– Как же не относится? Моя жена моложе меня на двадцать лет, она еще довольно легкомысленна, говорит – дочка выздоровела, все прошло. А я, понимаете ли, волнуюсь…

– Послушайте, Вениамин Алексеевич, – побагровел участковый. – Меня вовсе не интересует здоровье вашей дочери.

– А вот это зря, ей-богу, зря, – горячо и быстро заговорил Редин. – Здоровье детей – и своих, и чужих – наша главная забота. Если дети будут здоровы, физически и психически, общество будет намного лучше… Простите, я отвлекся. Так вот, я просидел с дочерью больше часа в очереди – удивительное это место, детская поликлиника, как будто специально созданное для того, чтобы утомлять и нервировать людей… Там в очереди был один мальчик с мамой – все это время я на них смотрел. И то, что я увидел, было ужасно.

– Что именно – ужасно? – не поднимая головы от записей, уточнил Дружинкин.

– Все ужасно. И мама, и мальчик, и их прошлое, и настоящее. А самое ужасное – будущее. Потом я не выдержал, подошел к маме и поговорил с ней. Я знал, что она расстроится. Но не мог поступить иначе.

– Расстроится? – хмыкнул Юрий Николаевич. – Да она в прокуратуру телегу накатала! Она требует вас судить и хочет возмещения морального вреда! И мне весь мозг вынесла, какой вы опасный и страшный преступник. А что вы ей сказали, что она так разошлась?

Вениамин Алексеевич обреченно вздохнул.

– Да, я должен был предвидеть, что она не поймет… Лучше было поговорить с отцом… Или в школу пойти…

– Что? Вы? Ей? Сказали? – медленно и с расстановкой повторил участковый.

Редин огорченно развел руками:

– Я сказал: очень жаль, что нельзя было это предвидеть. Потому что самым правильным решением было бы избавиться от этого ребенка еще в утробе. Но раз уж он родился, единственный выход для него и для матери – немедленно расстаться. Отдать его в детский дом. Развестись и оставить мальчика с отцом. Есть Суворовское училище, наконец. Но что-то надо делать срочно.

Юрий Николаевич медленно поднялся со стула и снова перешел на «ты»:

– Ты больной? Ребенку восемь лет! Ты что несешь?

– Этот человек – садист. И неважно, сколько ему лет. Дети – тоже люди, у них есть точно такие же дурные наклонности, как у взрослых.

– Да что ты в этом понимаешь? Психолог, мать твою!

Вениамин Алексеевич скромно потупился:

– Да, я психолог. Я пять лет по специальности проработал, а теперь психология – мое хобби. Кстати, и вашей матушке того же, дай бог ей здоровья.

Дружинкин вспыхнул, но сдержался. А Вениамин продолжал:

– Когда меня с работы выгнали… за нарушение профессиональной этики… я подумал: есть много людей, которым нужна моя помощь. И пусть я не являюсь больше штатным психологом – они сами меня найдут. А я никому не откажу в совете. Даже если его не просят. Ведь обычно людям кажется, что у них все в порядке. А это просто видимость.

– Хорошо, – устало проговорил участковый. – Из психологов вас поперли, это я понял. А в данный момент чем занимаетесь?

– О, у меня свое дело, – оживился Редин. – Своя фирма. Акционерное общество.

– И как успехи? Что за фирма?

– ОАО «Последний путь». Ритуальные услуги. Гробы, венки, погребение «под ключ». Кстати, вот моя визитка, если понадобится…

– Нет, спасибо, – оборвал Юрий Николаевич. – Рассказывайте дальше.

– О чем?

– О мальчике-садисте. Кого он зверски замучил, пока вы в очереди сидели?

– Да в том-то и дело, что никого. Единственный человек, который для него важен – это его мать. Он все делает ради нее, больше его никто и ничего не интересует. Видите ли, к несчастью, он ее безумно любит.

– К несчастью? – не понял Дружинкин.