Отпустив машину, она неспешно шла по опустевшей улице, старательно избегая редких прохожих. Глядя на тёмные окна аптеки уехавшего из Лиона мсье Фавера, Изабель замедлила шаг, с болью в сердце вспомнив безобразную сцену ареста сестры и племянницы последнего. Она не сразу услышала чьи-то быстрые шаги и заметила съёжившуюся фигуру, поравнявшуюся с ней.

– Мадемуазель де Лоранс…

Обернувшись, Изабель увидела рядом с собой Гюстава – самого юного члена группы Себастьяна Бешама, давно мечтавшего присоединиться к боевому отряду, успешно действовавшему на территории Прованс-Альп-Кот-д’Азюр, но Себастьян удерживал его, поскольку Гюстав был незаменим в Лионе.

– Знаете, что случилось сегодня? – спросил Гюстав, склонившись над ухом Изабель.

– Нет, – ответила она насторожившись.

– Боши перешли демаркационную линию. Свободной зоны больше не существует.

Изабель показалось, что она неверно поняла и попросила Гюстава повторить сказанное.

– Мы оккупированы, мадемуазель де Лоранс.

– И что…, что теперь?

– Себастьян просит всех собраться немедленно у мадемуазель Кортес. Изменения будут кардинальными.

Как ни заигрывай с врагом, он рано или поздно тебя проглотит. На какие бы уступки перед третьим Рейхом ни шло правительство Виши, в глазах Германии они были ничтожны. Ей не нужна была часть Франции, но вся Франция, целиком и полностью находящаяся во власти адской машины, намеревавшейся в итоге смешать её с прахом.

Однако свет ещё брезжил, ибо немцы не тронули итальянскую зону и позволили даже своим союзникам несколько расширить зону влияния, распространившуюся, в том числе и на Лион. Это гарантировало сопротивленцам некоторую свободу, однако, не искушая судьбу, они предпочли уйти в глубокое подполье. На нелегальном положении оказалась ОЗЕ, и вывоз детей из транзитных лагерей стал невозможен. Худшим было то, что Лион, несмотря на присутствие в нём итальянцев, превратился в центр немецкого гестапо, которое хоть и не в полную силу, но довольно жёстко пресекало любую подозрительную активность.

– Итальянцы мешают бошам разгуляться, и префект всё ещё на нашей стороне, но нам нужны дополнительные лаборатории: возможно, очень скоро мы прекратим получать бланки из префектуры. Лаборатории Мишеля Мартена скоро станет недостаточно, а нам надо готовиться к тому, что поток беженцев увеличится в разы. Понадобятся дополнительные связи и убежища, – констатировал Себастьян Бешам.

– И всё это под носом у немцев, – вздохнула Изабель.

– Да, и всё это под носом у немцев. У кого-нибудь есть соображения по этому поводу?

– Мадам Бертье может принять десять человек в больнице, четверых я вчера отвёз в доминиканский монастырь, они могут взять ещё двоих. Человек тридцать мы развезли по деревням. Себастьян, привлечение новых связей становится опасным.

– Я знаю, Жермен. Вчера мы вновь встречались с архиепископом, он делает всё, что может, но его возможности тоже не безграничны. Что лютеранская церковь, Изабель?

– Там почти в каждой семье есть беженцы, в основном иностранцы. Пастор хочет организовать ещё один приют. Мы сможем перевезти туда детей из приёмных семей. Человек двадцать, полагаю, приют сможет вместить.

Этот второй приют предполагалось открыть за городом в соседней коммуне в пустующем особняке одного из прихожан. Особняк не был рассчитан на большое количество постояльцев, – впрочем, как и первый приют, открытый зимой в пригороде Лиона – тем не менее, укрыв в себе несчастных сирот, эти два приюта позволили спасти и некоторых взрослых, принявших на себя роль воспитателей и обслуживающего персонала. Как долго ещё можно будет обманывать оккупантов – никто не знал, и потому любая мало-мальская возможность была на вес золота.