Рассказы о временах Меровингов Жак Николя Огюсте́н Тьерри́

© Сеничев В.Е., составление, комментарии, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Вече», 2024

Жак Николя Огюстен Тьерри родился 10 мая 1795 года в Блуа, расположенном между Орлеаном и Туром, в семье библиотекаря Жака Тьерри и Катрин Леру. Огюстен приходится старшим братом историку Амадею Тьерри. В детстве он быстро обнаруживает значительные таланты к учебе и получает множество наград в колледже Блуа, в который поступает в 1811 году. За два года Тьерри получил степени бакалавра по литературе, а также общего бакалавра наук, а вместе с этим – лицензию на преподавание.

В 1813 году он был направлен в Компьень преподавать гуманитарные науки, но быстро вернулся в Париж. Молодой ученый с энтузиазмом принял идеи Французской революции, идеальное видение общества, отстаиваемое графом Сен-Симоном, и даже работал его секретарем с 1814 по 1817 год. Сам он называл себя «приемным сыном» утописта. В отличие от большинства учеников Сен-Симона, которые занимались при нем только теоретическими или практическими вопросами, Огюстен Тьерри сосредотачивает все свое внимание на истории. В 1817 году он присоединился к газете «Le Censeur» и активно отстаивает либеральные идеи своей эпохи. С 1819 года он пишет по статье в неделю: его целью становится поиск исторических аргументов, необходимых для опровержения современной политики, направленной на реставрацию монархии и отказ от завоеваний Французской революции. Он излагал свои руководящие идеи, прослеживая их развитие через эпохи Великого переселения народов, норманнского завоевания Англии, образования коммун в средневековых городах, утверждая постепенный подъем наций к либерализму и развитию парламентских институтов.

По замечанию Плеханова, Огюстен Тьерри «принадлежит к замечательной группе тех известных ученых, которые, в эпоху Реставрации, возобновили во Франции исторические исследования»[1]. Тьерри принадлежал к новой школе историков, которую часто называют политической, хотя на деле он и его коллеги ставили во главу угла не личности вождей и законы, ими принимаемые, а само общество, и всю политику, культуру и экономику выводили из общественных устоев и изменений, происходящих с ними. Этот новый подход, сместивший акцент с личности монархов и полководцев на народные массы, сделал Тьерри одним из первопроходцев новой эпохи в исторической науке. История народов не есть история его правителей. Поставив во главу историописания социум как таковой, во всей его полноте, историк смог наконец решить некоторые задачи истории, недоступные его предшественникам в XVIII веке.

Огюстену Тьерри и его близкому другу, Франсуа Гизо, мы обязаны также и появлением понятия классовой борьбы. Именно они первыми начали описывать борьбу угнетенного большинства и угнетающего его меньшинства. С точки зрения Тьерри, история творится народами, их желанием лучшей жизни и борьбой с внешними угрозами. Особое внимание он уделяет тому, как происходил переход от выборной монархии к наследственной и каким насилием по отношению к населению он сопровождался. Это новое видение исторического процесса для своего времени можно назвать в прямом смысле слова революционным. Отношение к церкви, особенно католической, в работах Тьерри также далеко не благосклонное. Он видит в ней жестокий инструмент в руках элит, идущих на любые преступления для удержания или приумножения власти.

В работе, посвященной периоду превращения бывшей римской провинции Галлии в королевство франков, Тьерри с большим интересом исследует взаимоотношения новых правителей-германцев с местным, как он порой выражается, «туземным», населением. Население провинции состояло из галло-римлян – особого этноса, сформировавшегося из большого числа кельтских племен и переселившихся на их земли потомков латинов после завоевания Римом кельтских областей севернее Альпийских гор. Галло-римляне, забывшие кельтские языки и в повседневной жизни перешедшие на латынь, казались захватчикам-германцам образцами высокой культуры, жившими в роскоши. От них германцы переняли некоторые привычки и впоследствии – язык. Для этого периода в истории Франции, прозванного меровингским, характерны и такие необычные нововведения, как параллельное существование двух законодательных систем: римской – для местного населения и германской, или салической, – для пришлого правящего класса.

Кто же такие Меровинги? Это – правящая семья и, соответственно, первая династия королей, впервые появившихся как «короли франков» в римской армии Северной Галлии.

Уже к началу VI в., а точнее, к 509 году, они объединили всех франков и северных галло-римлян под своей властью. Вскоре под власть Меровингов попадает большая часть Галлии, от вестготов до бургундов и рециев. Германские племена алеманнов, баварцев и саксонцев также присягают Меровингам, королевство которых в результате становится самым крупным и могущественным государством Западной Европы.

Характерной чертой представителей рода Меровингов, коренным образом отличавшей их от франков, была традиция носить длинные волосы. Этот обычай окружен множеством легенд, которые до сих пор порой всплывают в популярной литературе. Современники иногда называли Меровингов «длинноволосыми королями» (лат. reges criniti). Лишенный отросших волос Меровинг не мог оставаться у власти, потому и соперников порой отстраняли от престолонаследия путем пострижения с последующей отправкой в монастырь.

Название династии восходит к предполагаемой франкской форме, которая сродни древнеанглийскому Merewīowing с типично германским окончанием отчества – ing, на средневековой латыни оно приобрело вид Меровинги или Мерохинги (т. е. «сыновья Меровея»). Его связывают с салическим королем Меровеем, персонажем множества средневековых легенд. Впрочем, здесь надо отметить, что представители династии никогда не заявляли о своем сверхъестественном происхождении – вопреки тому, что пытаются приписать им порой современные авторы исторической поп-культуры.

Не обходит Тьерри стороной и отношения между правителями франков и церковью, часто конфликтные, так как церковь, управляемая из Рима и во всем согласная с волей епископа Вечного города, регулярно стояла на пути решений и своеволия франкских королей. Формальная христианизация еще не означала принятия над собой власти Рима, а возможность использовать в своих целях богатства церкви часто приводила новых королей Галлии к монастырям и соборам с совсем не мирными намерениями. Также Тьерри отмечает, что именно в это время для борьбы с политическими врагами начинает активно применяться заточение в монастыри и насильственное пострижение в монахи.

Труд «Рассказы о временах Меровингов» приглашает нас окунуться в бурную, полную ярких событий эпоху Великого переселения народов и становления нового государства на осколках Римской империи. Сохранены примечания автора и переводчика, дополненные составителем.

В.Е. Сеничев, историк

В нескольких лье от Суассона, на берегах небольшой реки, лежит деревня Брень. В VI веке она была одной из тех огромных ферм, в которых короли франкские держали свой двор, предпочитая их лучшим городам Галлии. Королевское жилище не представляло воинственного вида замков Средних веков: то было обширное строение, окруженное портиками римской архитектуры, иногда деревянное, тщательно выстроганное и украшенное довольно щеголеватой резьбой[2]. Вокруг главного здания располагались в порядке жилища дворцовых чинов, или из варваров, или римского происхождения, и тех начальников дружин, которые, по германскому обычаю, вступили со своими воинами в службу короля на особых условиях подчиненности и верности[3]. Другие дома, меньшего размера, заняты были большим числом семейств, в которых мужчины и женщины занимались всякого рода ремеслами от мастерства золотых дел и выделки оружия до тканья и кожевенного дела, от вышивания шелком и золотом до самого грубого прядения льна и шерсти.

Семейства эти большей частью происходили от галлов, родившихся или на том участке, который присужден был королем себе на долю при дележе завоевания, или насильно переведенных с женами и детьми из какого-либо соседнего города, для заселения королевского поместья. Однако, судя по собственным именам, в числе этих семейств были также германцы и другие варвары, которых предки пришли в Галлию вслед за победоносными дружинами, в качестве работников или слуг. Впрочем, эти семейства, без различия ремесла или происхождения, все считались в одном разряде и носили одно имя литов, на языке германском, и фискальских, т. е. приписанных к фиску, или казне, на языке латинском[4]. Сельские хозяйственные строения, конские заводы, хлевы, овчарни и житницы, лачуги земледельцев и избы поместных рабов дополняли королевскую усадьбу, совершенно подобную, хотя в большем размере, волостям Древней Германии. Самое положение этих королевских местопребываний несколько напоминало зарейнские виды: усадьбы эти большей частью были расположены на опушке, а иногда и в самой средине обширных лесов, впоследствии истребленных, но остаткам которых дивимся мы еще и поныне.