– Да ничего. Мне тогда было не до вкладываний, поэтому поддержать разговор на такую тему не хотела, а она повернулась, вышла на мой балкон, постояла там и я услышала: «Смотрите-ка… К моему балкону березка прицепилась».

– Как это? – не поняла Дина.

– А вот так… Ма-аленькая такая берёзочка, и на солнце ве-есело лепестками играла! Но то лето было сухое…

– Никогда не видела на балконах берёз, – перебила Дина и, допив кофе, отодвинула чашку. – Но раз говоришь…

– Говорю, говорю, – подхватила. – И даже всё восхищалась этой березкой: ну, надо ж какая отчаянно-живучая, растёт себе да растёт, тянется к солнцу…

– Но ты же сказала, что тогда лето было сухое…

– Да, сухое. И на соседних балконах трава пожелтела, а вот эта березка… И потому, что её Таисия спасала. Видела я раз, как она поливала ее да, видно, перелила и потом через перильца смотрела, как вода с балкона капала: не попала б кому на голову?

– Добрая душа была твоя Таисия… – почему-то вдруг загрустила Дина.

– Добрая и… даже чересчур, – зачем-то прибавила это «чересчур» и, чтобы встряхнуть подругу, без обиняков перешла к конфликтному эпизоду своего рассказа: – Так вот… Увидела Раиса эту отчаянную березку и сразу выпалила: «Надо выдернуть её, а то…» «Ой, не надо! Не выдергивайте, – почти взмолилась я: – Пусть растёт, а потом…» «А что потом? – перебила. – Всё равно погибнет».

– И выдернула?

– Нет, не выдернула. Но когда выходила на балкон и растягивала на перильце коврик для просушки, то накрывала им и березку, а я вздрагивала: сейчас сломает или стряхнёт мою красавицу! Но видать березка крепко вцепилась в скудный клочок землицы и каждый раз выныривала целой и невредимой. И всё лето любовалась я этой отчаянно-храброй березкой, а осенью…

– А осенью?.. – и в глазах Дины мелькнул оживший интерес?

– А осенью… – Я притормозила свой рассказ, соображая: достаточно ли прорисовала образ моей старушки? И, решив, что недостаточно, улыбнулась: – Нет, о березке – потом, послушай-ка еще немного о Таисии. – Дина взяла подушку, сунула за спину, показывая этим, что согласна. – Так вот… Иногда я навещала Таисию, принося незамысловатые угощения, и она благодарила, хвалила мои блинчики с творогом, но каждый раз в глазах её племянницы читала я еле сдерживаемое раздражение из-за этих гостинцев, поэтому и старалась потом забегать тогда, когда старушка была одна. А как-то увидела в их тесном коридорчике раскладушку. «У вас гости?» – спросила. «Да нет… – застеснялась Таисия, – это я теперь здесь…» «Как же так?..» – растерялась я. И оказалось, что племянница выселила свою тётку к порогу квартиры, которая той и принадлежала, но добрая старушка даже не пожаловалась мне.

– И ты не пробовала защитить её?

– Ну как я могла защитить, Дин? Как вмешиваться в чужие семейные отношения?.. Молчишь. Пожимаешь плечами. Вот и я тогда… Но чего не могу простить себе, так того, что потом только пару раз и навестила добрую старушку, когда та заболела. А ведь как-то прокричала она сыну с балкона, когда тот бегал во дворе: «Скажи маме… пусть зайдет», а я…

– Что ж ты так…

– Знаешь… Работа допоздна, дети, поездки на выходные к маме, которая тогда тоже лежала со сломанной ногой в гипсе, а потом и вовсе долгая командировка… – Дина взглянула почти с упреком. – Да нет, это – не оправдание, но…

– И больше вы не виделись?

– Нет, не виделись… А на похороны Таисии Николаевны пришла я с огромными белыми хризантемами… которых потом не оказалось на могиле.

– Племянница оставила себе? – Дина даже оторвалась от заспинной подушки.

– Оставила. И когда через неделю пригласила меня на «поминальный чай», хризантемы были еще свежи, белоснежны… И знаешь, за чаем Раиса всё повторяла: «Кольцо тёти Таси куда-то запропастилось, никак не могу найти! Ищу, ищу…» – и каждый раз посматривала на меня вопрошающе.