И сходила я тогда к этой бабульке. Доброй, улыбчивой оказалась. Вначале всплеснула руками: «Да нет, что Вы! Не смогу», а потом всё же согласилась, и я вышла на свою любимую работу.

Но всего только месяц и посидела Таисия Николавна с нашим сыном, – «Не те силы», – и пришлось мужу брать отпуск за свой счет, благо редактор оказался покладистым, а потом и я…

Да, конечно, жалко было, что эта добрая бабулька не смогла больше оставаться с нами, таких солнечных старушек еще не встречала, да ещё… Мало того, что не взяла с нас денег «по уходу», но даже ничего не ела, когда я приезжала на перерыв, чтобы покормить сына и ее.

– И это весь рассказ о ней? – тихо удивляется Дина.

– Ну, записок о ней больше нет, но помню…

– Вот о «помню» и рассказывай, раз начала.

– А была Таисия… Знаешь, никак не могу её – по отчеству, Таисия она для меня… ибо есть в этом имени нечто светлое, загадочное. Так вот, была Таисия маленькая, сутуленькая, с белыми прядками волос из-под цветастого платочка, – начинаю увлекаться воспоминаниями, – и с глазами, так и не утратившими голубизны, из которых струилась тихая благодать. Иногда, возвращаясь с работы, встречала её у подъезда, и она совала мне в руку несколько десяток: «На, возьми… Пригодятся».

– Но ты, конечно…

– И я, конечно, отказывалась, но она тихо настаивала: «Бери, бери. Мне они не нужны, а то Раиса отнимет, хотя денег у неё и на две машины хватит».

– Что за Раиса?

– Слушай, мой рассказ начинает разрастаться, так что давай-ка от Комп… от компьютера перейдем в зал, заварю кофейку и потом…

И Дина с готовностью поднимается со стула.

– А было Таисии уже за семьдесят и жила она в однокомнатной квартирке вместе с племянницей Раисой, преподавателем истории.

– И кем Таисия работала? – Дина попивает кофе и, кажется, уже слушает мой рассказ с интересом.

– Медсестрой. На фронте медсестрой, и после войны… А вот была ли замужем? Не знаю. Но детей у неё не было, только племянница. И племянница эта была полной её противоположностью, громкой, агрессивной, со стреляющим взглядом серых холодных глаз. Такой тип людей мне хорошо знаком, ибо всегда своим боковым зрением высматривают себе очередную жертву, которую потом можно будет разобрать по косточкам и непременно осудить. А таких я не то чтобы побаиваюсь, а сторонюсь, и когда Раиса стала к нам захаживать, то это обернулось для меня настоящим бедствием…

– Ну да, знаю тебя… – благожелательно проворчала подруга, – не любишь болтовни.

– Не люблю. А она не уходила часа по два! И всё рассказывала, талдычила о своих соседях: какие, мол, плохие! И мне, вымотанной на работе, из последних сил приходилось поддерживать разговор.

– Как сейчас – со мной? – пошутила Дина, почувствовав мою усталость. – Ладно, расскажешь о Таисии, и я уйду… к своей тетке.

– Ну, если уйдешь… – тоже пошутила, – то продолжу. И еще у Раисы была какая-то удивительная особенность: о чём бы или о ком ни говорила, в конце непременно всплывала «тема денег». И даже к своим увлечениям… любила норковый мех, золотые кольца и относилась к ним не как к красивым вещам, а согревали ее прежде всего цены на них, за которыми и следила.

– И что? Таких большинство…

– Да знаю я… Но всё же как-то решилась посоветовать ей: Вы бы, Раиса, из своих норковых шкурок сшили себе в ателье шапочку, накидку, а потом – в театр… «Ой, да что Вы! – и серые глаза её нахмурились под сдвинутыми бровями: – В этих ателье одни воры! Или отрежут от меха себе на воротник, или подменят». «Но зачем же Вы собираете эти шкурки? – искренне удивилась. «Как зачем? Вкладываю деньги».

– И что ж ты ответила?