– Дед, а дед, пошли домой, – говорю я с грустью. Дед встает, вздыхает и тоже смотрит в сторону поселка. Он, наверное, думал о том же…
– Завтра утречком надо пораньше. Чтоб успеть…
– Ага…
– Ты, смотри, зайди ко мне…
– Ага…
– Не проспишь?
Я не просплю. Я обязательно как можно раньше, чтоб еще затемно прийти на это нелепое болотце, где всему вопреки еще остался кусочек живой природы, чтобы еще раз, не поднимая глаз, услышать сквозь свист пара в лай соседских собак таинственный шорох ночи – все, что остается на нашу долю.
Над облаками
Взбираться на трехкилометровую высоту ради одного-двух выстрелов по улару не каждый согласится. Да еще и неизвестно, удастся ли сделать эти самые два выстрела, так как улар – птица осторожная, а летает… Впрочем, понятие «летает» по отношению к нему звучит как-то неубедительно. Вот скворец, или, скажем, ворона действительно летают, машут крыльями как все нормальные птицы… Точно камень из пращи, с гулом рассекая разреженный воздух, улар простреливает пропасти до самой земли, и когда, кажется, вот-вот врежется и расшибется в лепёшку, вдруг расправляет короткие, полукруглые крылья взмывает, постепенно гася скорость, на противоположный склон. Не успеваешь прицелиться, не успеваешь глазом моргнуть…
Среди многочисленного братства знакомых охотников я могу по пальцам пересчитать всех, кто когда-либо стрелял но улару; а для тех, кому удавалось принести домой желанную добычу – хватит пальцев одной руки.
Нет, не стоит ради сомнительной удачи бить ноги и взбираться на трехкилометровую высоту, к вечным снегам, где погода меняется несколько раз на день, где гудят камнепады, и плотный, как подушка ветер грозит сбросить неосторожного путника в самые тартарары! Но так уж устроен человек, что не сидится ему на месте, вечно ищет он приключений себе на голову, близким – в досаду, друзьям на удивление.
– Рискнем?
Дед Пичка посомневался для приличия и махнул рукой:
– Айда!
Следующее утро мы встречали в пути. Вот исчезла за поворотом заброшенная кошара, где, лязгая остывающими железками, остался наш мотоцикл; вот бурная речка превратилась в белую нитку, и шум ее уже не достигал слуха. Вот и солнце поднялось над вершинами, пригрело по-осеннему тепло, неназойливо…
Мы часто останавливались, отдыхали, разглядывали в бинокль горы – торопиться было некуда. Главное, чтоб к вечеру добраться до места, найти уютный уголок под скалой, развести костерок и заночевать. А утром…
К полудню вышли на границу леса. Здесь набрали дров, и совсем уже не спеша, с еще более частыми остановками, поднялись к скалам. Отыскали небольшую пещерку – места хватало только чтобы лежать, или сидеть согнувшись, сложили у входа дрова, поглубже – оружие и пожитки. Солнце свалилось за хребет.
Мы успели насобирать по снопику каких-то деревянистых стеблей для постелей и сели ужинать. Догорала желто-зеленая заря. Мерцали снега в каменных нишах, сумрак полз из ущелий и заполнял желоба долин. Тешились ноги в долгожданном покое. Костерок обдавал теплом и пряным дымом. Сон пришел сам собой…
Мне снилось, что идем мы с приятелем по мокрому осеннему лесу, и с влажных ветвей летят в лицо холодные брызги. И проснулся. Над горами шумел дождь. Вода просачивалась сквозь скалы, и где-то рядом тяжелые капли долбили камень: док… док… док… Брызги летели в лицо.
Я чиркнул спичкой – три часа ночи. Колеблющееся пламя осветило лужу на том месте, где был костер и плавающие черные угли. Дрова намокли. Передвинув их на сухое место, стал ощупью, охотничьим ножом щипать и складывать пирамидкой лучину. Пламя нехотя осветило серые стены. Дед Пичка тоже проснулся и придвинулся к огню. Мы просидели до утра, а утром пошел снег. Густой, плотный, он точно лавина обрушился на землю.