Спорить было бесполезно. А новый спутник, который не был знаком с причудами моего приятеля, снисходительно заметил:
– Ну, старик, ты – деловой! Молодец, четко врубаешься.
Чертыхаясь в душе, я завел мотоцикл.
– Гостя в колясочку, в колясочку – засуетился дед Пичка, уступая свое законное место. Незнакомец не заставил себя упрашивать. Чирка он положил на колени, прикрылся чехлом. По дороге, стараясь перекричать треск мотора, старик намечал план действий:
– Он пускай с того краю сядет! Думаю, сегодня вся птица туда попрет! А у него пятизарядка! Хоть он-то в удовольствие постреляет! А мы прям возле дороги приткнемся. Чтоб ему не мешать…
– Где же ты раньше был, дядя! – с веселым возмущением похлопывал старика по спине наш попутчик. – Шуруй в том же духе!..
Наконец, приехали. Незнакомец поспешил занять отведенное ему место, дед Пичка, вопреки обычаю, не пошел в свой излюбленный скрадок, а остался рядом со мной. Пригорюнился…
Мы просидели допоздна, но, как я и предполагал, птицы не было. Только поздно вечером сел неподалеку чирок и тихонько, точно камышинку пилил, закрякал: «Тря-тря-тря…» Точно звал кого-то.
Мы не стреляли. Чирок покрякал немного и улетел, мелькнув на фоне узкой зари черной точкой. Когда послышались недовольные шаги нашего спутника, дед Пичка вдруг застонал.
– Что такое? – спросил я.
– Желудок… – ответил старик. – Ой-ой-ой!
Я опешил.
– Да ты что, Павлантий Макарыч?
– Ой, плохо! Ой, болит! – Дед Пичка схватился за живот и запричитал еще громче.
Подошел новый знакомый.
– Чего это он? – спросил сердито.
– С желудком что-то, – ответил я.
– Понос прохватил, – презрительно заметил попутчик.
– Сбегай, старик, за камыш да… поживее – домой пора!
– А вот и не понос! – ответствовал дед Пичка. – А проклятый этот аппендицит! Вези, милый, в больницу, да побыстрее! А то и помру среди поля. Ведь третий раз уже приступает!
Я наскоро попрощался с новым знакомым – теперь наши пути расходились, усадил старика в коляску и рванул. Дед стонал. Стоны становились все глуше и глуше, и я, обеспокоенный, тронул его рукой:
– Потерпи, Павлантий Макарыч, скоро доставлю куда следует.
– А что мне делать – терплю! – бодро ответил старик.
Подъехали к перекрестку. Я уже включил было поворот, но тут больной встрепенулся:
– Это куда же ты направился?
– В больницу.
– А для чего?
– Так аппендицит же!
– И-и, милый, – проникновенным голосом молвил дед Пичка. Кончилась моя болезнь. Мне ее еще перед войной вынули…
Я опешил.
– Так что же ты?! Подло все-таки: человека на полдороги бросили!
– Ничего! Пускай пешочком прогуляется да об себе подумает. И не гони ты, как оглашенный, по кочкам – все нутро вытрясешь!
Последний гусь
Всю осень я с дедом Пичкой промышлял на разливах чирков, гонял бекасишек. Именно гонял, потому что после моих выстрелов они перелетали на другое место без видимого для себя ущерба. Дед по бекасишкам не баловался. Только иногда, глядя, как я опустошаю патронташ, говорил: «Гляди, как надо» и демонстрировал работу хорошо отлаженного, молниеносно действующего механизма…
Осень догорала. Колхозы заканчивали влагонакопительные поливы и поэтому разливы воды на полях доживали последние дни. Все реже появлялись над ними чирки, исчез бекас. В последнее воскресенье перед закрытием сезона мы отправились на охоту еще с утра.
Сыпал мелкий дождь пополам со снежной крупой, крутил ветер. Крупа стучала по камышинкам, шуршала в пожухлой траве. Тоскливой и стылой была земля в этот хмурый осенний день. Казалось, все живое исчезло с ее лица, и остались только мы, люди…
А вечером я увидел его. Он тянул низко над землей, борясь со встречным ветром.