– А пачиму не пойдем?! Канешна пойдем. Только лошадь надо – далеко идти. Раньше сам как козел бегал, а сейчас…

Лошадей удалось достать только через неделю. Одну, в счет будущего бешбармака, одолжили чабаны, вторую взял у знакомого лесника.

А погода решила спутать все карты. В тот день, когда я приехал к старику, небо начало хмуриться с утра. К вечеру полил дождь. Лошади стояли под навесом, а мы сидели в комнате и ждали, когда он кончится. Я очень волновался. Мечта моя поохотиться в заоблачных высотах тонула в дождевой луже, как бумажный кораблик, а достать лошадей второй раз не представлялось возможным. Вдобавок жена старика встретила мое появление не очень приветливо и за весь вечер не обратилась ко мне ни с одним словом. Зато старику прожужжала все уши. Она говорила по-киргизски, очевидно не желая, чтобы посторонний человек был свидетелем семейного раздора. Старик только посмеивался:

– Все равно пойду, – отвечал по-русски.

И так весь вечер…

Где-то после полуночи дождь прекратился. Мы заторопились. Старуха, ворча, насыпала в рюкзак баурсаков, я налил в термос горячего чаю. Старик смотал и привесил к луке длинный волосяной аркан.

– А веревка зачем? – спросил я.

– Как зачем, – удивился. – Козла убьем, чем привяжем? Или в щель упадет, доставать надо? Надо…

Вскоре отправились. Застоявшиеся лошади вначале было пошли рысью, но вскоре перешли на шаг и уже не сбивались с него до самого утра. Утро застало перед скалами. Дальше можно было подниматься только пешком. Я взглянул вверх и ахнул – ну и подъем! Мы отпустили лошадей пастись и полезли…

Странно и необычно равнинному человеку видеть облака у себя под ногами, а не пролетающими над головой. Они клубятся далеко внизу, вздымаются, ползут по ущельям все ближе и ближе, и вот уже холодный липкий туман окутывает все вокруг. Пронизывающий ветер гонит его из ущелий выше, сквозь нас, за недалекий хребет. Мы стоим под скалой, прижимаясь к ее обледенелым стенам, прячемся от ветра. Два тайгана скулят то ли от нетерпения, то ли от холода…. Закрыв рот ладонями, старик давится тонким, сухим кашлем. Я прячу в карманы мокрые посиневшие руки. И вот, наконец, облака переваливают через хребет куда-то в сторону Сусамыра, и старик говорит:

– Айда…

С камня на камень, по неведомым тропам мы продолжаем трудный подъем. Сердце подступает к горлу и готово выскочить, в ушах комариный звон. Подоткнув полы чапана за патронташ, старый Данияр шлепает за мной мелкими шажками, и каждое движение его неторопливо и рассчитано: где руками себе поможет, где спиной оттолкнется…

– Эй, ти не спеши – предупреждает он. Но что предупреждение, если само нетерпение гонит меня все выше и выше! И срываюсь.

Лечу по обледенелой скале, обдирая бока и руки, и успеваю подумать, что если так будет продолжаться дальше, то в долину скатятся только уши… Лечу прямо на уступ, за которым бездна, пустота. Он – мое спасение. Машинально выбрасываю вперед ноги и ударяюсь… Некоторое время лежу, тщательно прислушиваясь к боли во всем теле. Целы ли кости? По спине растекается горячая лужа – разбился термос. Сверху доносится тонкий голос Данияра:

– Эй, ти, как там?

– Ничего, сейчас вылезу, – отвечаю таким же тонким голосом…

В горах голоса людей кажутся тонкими. И собственный голос кажется писклявым и противным, не знаю, почему – может, оттого, что заложило уши, может, от разреженного воздуха. Внизу, в долине, это чувство проходит.

…Старик подает веревку, ту самую, которая была приготовлена, чтобы привязать добычу к седлам. Веревка короткая. Срывая ногти на обледенелых камнях, поднимаюсь, хватаюсь за спасательный конец.