– А? Что? – встрепенулся старик. Потом понял, по привычке стал искать оправдание, но сразу в голову ничего не пришло, и он сник. Пока шли к мотоциклу, он все вздыхал, спотыкался и отставал.
– Как же это я, а? Может, старость? Может, и ружьишко пора..?
– Не расстраивайся, Макарыч! Все еще впереди!
– Обидно.
У мотоцикла нас ждала еще одна неприятность: скис аккумулятор. Как ни бились, но мотор завести не могли. И тогда мы покатили мотоцикл по ухабистой проселочной дороге. Путь предстоял длинный – вдоль канала, через мосток, потом в обратную сторону… Качались звезды над головой, луна всходила над горизонтом медно-зеленая, как недозревший помидор. Воздух был мягок и густ и наполнял душу эликсиром жизни.
– …А старости нет, Макарыч! Мы будем молоды, пока звенят родники, пока жаворонки поют над головой и сторожат вершины горные козлы! Пока шумят травы! А исчезнет с полей последний зайчишка, улетит в небытие последний чирок – исчезнем и мы, ибо недостойно живому человеку жить на мертвой земле!
– Мы будем жить!
– Будем! Н-но, залетные!
Гнездо
– …И не проси, не сяду я на твою драндулетку! Если хочешь, давай так: бери у кого-нибудь лисапет и поехали. И шуму меньше и воздух чище!
– Ты бы, Павлантий Макарыч, еще ишака предложил…
– А что? – возмутился дед. – Ишак все равно, что лошадь. Ни дыму от него, ни копоти – одна польза!
– Времени нет на ишаках разъезжать…
– А нам и торопиться некуда! – отпарировал старик.
В то чудесное апрельское утро мы решили отправиться куда-нибудь в поле и провести воскресный день на лоне природы, вдали от забот. Дед Пичка настойчиво требовал ехать только на велосипедах и на это у него имелись причины… Как-то в прошлом году мы охотились в горах. Приятель обратил внимание на Чуйскую долину, которая осталась далеко внизу, и сказал:
– Ты смотри, у нас солнышко светит, а там затянуло. Небось, дождик уже моросит…
– Какой там дождик, – рассмеялся я. – Это копоть.
– Как так? – встрепенулся дед. – Какая копоть?
– Обыкновенная. Смог называется.
Старик несколько мгновений растерянно смотрел на меня, потом на долину и, наконец, сказал:
– Ну и ну… А я ить думал, что только в Англии… Куда ж наши смотрят?!
Я не стал объяснять всю сложность этой мировой проблемы, но следствием нашего разговора явилось то, что старик купил себе дамский – чтоб удобнее было садиться – велосипед и некоторое время размышлял над вопросом перевода всей существующей техники на педальную тягу… именно по этой причине он категорически отказался ехать на мотоцикле и требовал, чтобы я нашел велосипед. Мне оставалось только подчиниться.
Вскоре мы катили по мягкой проселочной дороге вдоль Большого Чуйского канала, и дед Пичка настойчиво гнул свою линию:
– Видишь, – говорил он, – травка как зазеленела… Это после дождичка. И жаворонок ишь как заливается… Радуется, значит. А пролетели бы мы здесь на твоей трещетке и ничего бы не заметили. То-та…
Ехал он медленно. Крутанув два-три раза педалями, он катился по инерции почти до полной остановки и если все-таки останавливался, то, оттолкнувшись ногой, снова делал два-три оборота и снова катился. Такая езда вывела бы из терпения кого угодно, но я как-то втянулся в этот ленивый ритм и уже не злился. В небе светило солнышко, зеленела травка, и мир казался веселым и беззаботным, как детская песенка…
На берегу канала росло одинокое дерево. Не сговариваясь, мы повернули к нему. Но место это, такое привлекательное издали, на самом деле оказалось захламленным обрывками бумаг, битым стеклом и прочей дрянью. Старик даже сплюнул в сердцах:
– Вот люди!
Я предложил отправиться к небольшому болотцу, которое находилось поблизости: отдыхать на берегу пусть даже небольшого водоёмчика приятнее, чем среди битых бутылок. Но старик уперся: