Лес Элмстед – парковая зона на юго-востоке Большого Лондона – никаким образом не имела отношения к полицейскому участку Уайтчепел – однако Службой столичной полиции дело было перенаправлено детективу-инспектору Клеману и его команде.

По дороге до места преступления Клеман уже заранее прокрутил в голове возможные варианты развития событий, в том числе и самые нежелательные – потому что по первичному отчету, предоставленному ему местными полицейскими, найденное тело очень походило на дело рук Рассказчика. Преступник вышел из жилых домов на улицу – и теперь зрителей у него стало больше… Клеман запретил себе – и другим – катастрофизировать – до тех пор, пока он не увидит все собственными глазами.

Рассказчика Рассказчиком теперь называли все – и в Уайтчепел, и в других подразделениях, – пусть и шум за последние дни был умеренным.

– Мать с маленьким ребенком на утренней прогулке обнаружили тело, – докладывала Ханна, пока Клеман и Марс шли по лесной тропинке с редкими опавшими листьями, в зеленом тоннеле подкрадывающейся осени. – Подняли шум. Смотрители парка пришли спустя семь минут – потому что не сразу определили место происшествия. Паника, зеваки…

Даже издалека обнаженное тело, лежавшее ничком на земле, выделялось светлым пятном – и Клеман не скрыл досады. Над трупом уже склонились судмедэксперты, криминалисты делали кадры, свистела вспышка, щелкал затвор камеры.

– Личность жертвы пока не установлена, нас держат в курсе. Кинологи осматривают лес.

Клеман молча кивал, Ханна отстала, поравнялась с идущим следом Уилсоном, тот с сожалением покачал головой. В своем светлом плаще, мягко ступающей походкой он походил на того, кто просто прогуливался по парку… Его выдавало задумчивое лицо и отсутствующий взгляд серых глаз цвета мокрого асфальта.

Он включился в процесс, как только догнал детективов.

– Вижу след от инъекции на шее, в яремную вену, – рассказывала доктор Ллевелин. – Меняет почерк.

Обнаженная девушка лет двадцати с рыжими длинными волосами до пояса, разметавшимися по обе стороны от головы, лежавшая на земле, грудью на белоснежном платке – и ветка хвойного дерева у ее бедра, оструганная, с одним единственным оставленным зеленым побегом, торчащим концом вверх выше ягодиц. На спине у жертвы был продольный разрез вдоль позвоночника, раскрытый, с пятнами земли, руки жертвы вытянуты вперед, становясь продолжением тела.

– Следы сопротивления? Изнасилование? – забрасывал вопросами Марс.

Кэролайн качала головой, вдалеке перекрикивались собаки в поисках следов, кинологи и трасологи осторожно переступали через траву и кусты.

Уилсон оглядывался в поисках хвойных деревьев.

– Док, опять наш сказочник? И что это означает? Даже не знаю, что лучше.

– Следов изнасилования нет, – с несвойственной ему возмущенной и дерзкой интонацией перебил Марса Харт. – Смерть наступила около четырех часов назад, рана на спине была нанесена посмертно.

Уилсон спросил:

– Где сердце и собаки?

Марс тоже начал оглядываться. Доктор Ллевелин тем временем бросила гневный взгляд на ассистента, тот был будто сам не свой.

– Боттичелли, – пояснил Уилсон. – Новелла о Настаджо дельи Онести. Жестокое панно с девушкой, которая отвергла поклонника, и он преследует ее, как всадник, по лесу, убивает, скармливает ее сердце собакам.

Клеман выругался сквозь зубы, даже от него раз в сто лет можно было услышать проклятья. Ну конечно, это Рассказчик! Им теперь по всему Лондону носиться – и территория поисков становится непомерно большой!

– То есть сердца нет? – обратился Марс к Ллевелин.

– Извлечено ли сердце, будет понятно, когда осмотрим труп в участке, – отозвалась она. – Чтобы не нарушать целостность. Грудная клетка вскрыта сзади, как при заднебоковой торакотомии, но если проводить вмешательство на месте, то есть риск что-то задеть.