Рейна качает головой.

– Вероятностная точность Прогнозов достигла 99,82%. – Он говорит это с гордостью, будто лично её увеличил. – Мы почти убрали сбои. Почти достигли полной предопределённости.

Он говорит это с такой верой, как будто произносит молитву.

Рейна не отвечает сразу. Глаза её скользят по панели. Она видит новые Прогнозы – ища в них трещины. Внутренне она уже начала сомневаться, но пока – не вслух.

– А что, если ошибка не в модели? – произносит она, будто мимоходом.

Кейл замолкает.

– Что?

– Ну… – она с трудом подбирает слова. – А если не система ошибается, а мы что-то не понимаем? Если не всё поддаётся расчёту?

Кейл выпрямляется. Его голос – на полтона выше:

– Рейна. Мы обучались на одних курсах. Мы оба знаем, что Оракул – не просто ИИ. Это наш путь. Он исключает хаос. Он хранит порядок.

Она хочет сказать: «Но я видела тени». Но вместо этого:

– Сона. Помнишь такую? Архивистка. Вчера была у меня. Умерла сегодня ночью. На два дня раньше Прогноза.

Кейл напрягается. Его пальцы стискивают край терминала.

– Бывает. Ошибки. Медицинский сбой, скрытая патология. Оракул пересчитает.

– Тебя не беспокоит, что такие сбои участились?

Он не отвечает. В его глазах мелькает нечто новое. Не сомнение – страх.

– Это всё из-за разговоров. Про Тени. Про Таро. Ты слышала такое?

Слово «Тени» произнесено как проклятие. Или как имя того, кого нельзя звать.

Рейна замирает.

– Нет, – врёт она.

Кейл приближается. Его лицо напротив её стеклянного барьера.

– Не играй с этим, Рейна. Я серьёзно. Система отслеживает эмоциональные колебания. Даже в мыслях. Если ты начнёшь сомневаться – она заметит.

Он хочет помочь. Или думает, что помогает. Она не уверена. Она видит, как у него дрожит веко. Он боится не сбоя. Он боится свободы.

– Я в порядке, – говорит она тихо.

Кейл уходит. Слишком быстро. Не прощаясь.

Вечером, дома, Рейна снова садится у стеклянной стены. Трещина уже тянется вверх. Как лоза. Как вопрос.

Она закрывает глаза. И слышит: в тишине – дыхание. Не её. Не системы.

Что-то наблюдает.

Колесо Фортуны

После Кейла осталась пустота.

Но не холодная – звенящая.

Как в лёгких перед нырком.

Она не знала, что ищет.

Но знала, где – не ищут.

Центральный архив Оракула – сердце Эфирии. Или, как называли его в протоколах, Сектор Памяти Без Смысла.

Среди полустёртых фрагментов – один, едва уловимый. Не метка. Не подпись.

Только голос, почти шёпот, как ошибка в тишине:

«Когда Последний Расклад падёт, карты замолчат.

И Система услышит то, чего не может интерпретировать.

Не команду. Не цифру.

Голос.»

Рейна перематывает. Пытается зафиксировать фрагмент.

Но он исчезает. Без следа.

Только фраза остаётся – не в памяти файла, а в её памяти.

Здесь не хранят знания. Здесь погребают информацию, утратившую актуальность.

Коридоры – герметичные, с отрицательной температурой, чтобы замедлить деградацию данных.

Каждый отсек – как саркофаг: изолированная ячейка с гравитационной стабилизацией.

Старые носители – бумага, оптика, металл – лежат в коробах с биопечатью, реагирующей на живой контакт.

Свет тускнеет ниже уровня Z – словно сама система стыдится этих этажей.

А воздух пахнет архивной пылью и молчанием без конца.

Доступ сюда выдается по разовому протоколу. Рейна оформила его как "аналитическую сверку аномалий". Никто не задаёт лишних вопросов. Пока ты используешь нужные коды – система считает тебя правильной.

Она идёт по коридору. Свет тускнеет по мере приближения к нижним секторам. Звуков почти нет – только гул вентиляторов и отдалённое постукивание капель из повреждённых труб.

Сектор Z-3: документы доцифровой эпохи. Хранилище забытых форматов, предметов, терминов. Бумага. Пластик. Металл.