И всё же одновременно с нетерпением я испытывала тревогу. Может, мне лучше и не знать, что там написано?!

В пару секунд преодолев нерешительность, я развернула листок и пробежалась взглядом по строчкам.

«Ваше величество!

Хочу напомнить вам о том маленьком одолжении, которое я, ваш верный слуга, смел вымолить у вас на коленях. Дело касается моей дражайшей молодой супруги Каталины. Вы снизошли до того, чтобы взять её во фрейлины, но Мать-Богиня в своей несравненной мудрости открыла ей иной путь.

Помогите сделать её грядущее пребывание в обители комфортным,  а переход в новый статус, который, признаться, очень меня огорчает, но я смиренно склоняюсь перед высшей волей, быстрым и безболезненным.

Слышал, вы дружны с новой Главной жрицей этого культа, так прошу вас посодействовать, чтобы с началом осени моя супруга перешла под защиту Богини.

Боюсь, в ином случае Богиня накажет и её, и тех, кто препятствует её воле.

Ваш преданный слуга, лорд Фарман»

Всё понятно, канцлер намекал, что пока моя часть сделки не выполнена, о свержении Констанции не может быть и речи. Медлить было нельзя.

Мне было жаль малютку Каталину, но на другой чаше весов лежали судьбы моих детей. Пусть о Каталине печётся её мать!

Я зашла в покои, когда фрейлины вышивали картины на вольные темы. Сейчас при мне оставалось шесть преданных девушек, но стоило войти, как они дружно замолкли и испуганно уставились на меня. А потом разом вскочили и принялись кланяться.

Одним словом, совсем не ожидали моего появления!

— Говорили обо мне, признавайтесь! — произнесла я, заняв место на троне, стоявшем в центре, и сделал знак музыкантам играть печальную мелодию лесных духов. Она подходила под моё настроение и не мешала разговаривать.

— Каталина, спой нам. Слышала, у тебя прекрасный голос!

«Он пригодится тебе в обители Матери-Богини», — с горечью подумала я.

Маленькая, пухлая жена Фармана в последнее время осунулась и потускнела ещё больше. Наверное, предчувствовала немилость мужа, от которого зависела целиком и полностью.

Она запела мрачную песню, когда-то бывшую гимном женщин, столкнувшихся с неразделённой страстью.

«Преврати неделю в год, преврати год в три, но мне всё равно не заставить свою истинную любовь говорить со мной»,  — её голос заставлял забыть дневные заботы и мыслями унестись далеко. В дивный край, где нет других забот, кроме поиска вечной любви.

Но я была уже не настолько юна, чтобы не понимать, что жизнь длиннее любви, а власть дороже жалости.

Одна песня не могла поколебать моей уверенности в своей правоте.

К тому же я утешалась тем, что между супругами огромная разница в возрасте: лорд чуть старше короля, а Каталине едва исполнилось восемнадцать. Значит, все её печали просто притворство, скрывающее истинное желание удержать нежданно свалившееся на неё богатство.

— Возьми это! — протянула я брошь с чёрным жемчугом, которую выудила из своей шкатулки, пока Каталина пела.

Песня закончилась, и фрейлина смотрела на меня, как горлица на сокола. Но светлые глаза заблестели, как два сапфира.

Я не ошиблась, Каталина любила драгоценности, значит, и во всё остальном оказалась права.

— Ваше величество, я не смею это принять, — пролепетала она, раскрасневшись ещё больше.

— Смеешь. Выйдете все вон! — в нетерпении я указала на дверь.

Фрейлины испуганной стайкой удалились.

— Присядь, я давно хотела с тобой поговорить, — произнесла я как можно ласковее и указала на кресло. — Расскажи мне о себе.

— Ваше величество, — тут же оживилась она. — Мне крайне лестно, что вы интересуетесь моим происхождением, но, боюсь, мне нечем похвастаться. Род отца никогда не был достаточно знатным, чтобы занимать должность при дворе, и достаточно богатым, чтобы дать за меня приличное приданное. Его сиятельство увидел меня во время траура по прошлой супруге.