– Скорую вызывай, гнида! – не помню, как Большой оказался рядом. – Самвел, я повторяю, скорую вызывай! Пацан крякнет, не приведи Боже, – мужчина осторожно приподнял меня. – Эй, боец. Сейчас в больничку поедешь. Ты только тут с нами оставайся.

Вот только сил почему-то не было. Я терял сознание, но боли не чувствовал. Лишь покалывание где-то в спине. И левая рука онемела, повиснув, словно ветка рябины.

– А ты, дрянь, меня слушай! – сквозь какой-то гул прорезался голос Геворговича. – Выбор за тобой, Инга. Либо ты заходишь в спальню и делаешь то, что я велю, и будешь как сыр в масле кататься, либо вали к своему сельскому и никогда не приходи к нам с матерью.

Очень хотелось услышать, что она ответит, но в этот момент комната перед глазами завертелась, и я окончательно отрубился.

Открыл глаза от запаха лекарств. На минуту показалось, что я все еще в армии, но кровать чуть выше, а простыни такие же жесткие, но белые. Какой-то писк. Во рту жутко пересохло. Попытался облизать губы, не вышло.

Слегка привстал и прищурился. Кто-то стоял у окна, но я не мог разглядеть, кто именно. За стеклом все та же луна, значит, ночь на улице. Протер глаза и понял, что у окна Инга.

– Эй, ты чего там стоишь? Мы где?

Девушка дернулась и рванула ко мне. Лицо припухшее. Глаза красные, значит, плакала.

– Ты не помнишь ничего?

Я скривился от боли в спине и понемногу начал понимать, что произошло. Игорек, сука, меня пырнул ножом. В спину. Низко так. Как крыса. Да он и был ею. Самвеловский личный крысеныш, что волею Геворговича затесался к Рустаму.

– Тебе операцию сделали. Сказали, это неопасно, важные органы не задеты, но если б на два сантиметра правее, то он бы тебя убил.

– Ну вот видишь, – я только сейчас понял, что лежу на боку, а не на спине. – А ты ревешь. Я жив, все хорошо.

– Ребята приходили. Полдня сидели тут, но доктора сказали ждать, пока сам не очнешься.

Я прокашлялся и широко открыл глаза.

– И как долго я здесь? – осмотрел Ингу.

На ней был обычный спортивный костюм и кеды. Красное платье исчезло.

– Чуть больше суток. Димка, ну и напугал же ты меня, – она горько заплакала, присев на край кровати, и я понял, что это искренне.

– Ну все, – прохрипел. – Не плачь. Ты домой вернулась?

– В смысле к отцу? С чего бы это? Я к нам домой съездила. Переоделась и к тебе.

– Люблю тебя, – протянул ей руку. – Жаль, поцеловать не могу. Во рту пожар.

Инга тут же рванула в угол палаты и открыла маленький холодильник.

– Вот, попей, но немного.

Отхлебнул полбутылки и, сделав виноватое лицо, пожал правым плечом.

– Поезжай домой, – нежно коснулся своими губами ее пухлых губ. – Я никуда отсюда не денусь.

– Я с тобой останусь, и это мое последнее слово.

Девушка подвинула к койке кресло отвратительного желтого цвета и устроила голову у моих коленей. Уложив ее на собственные руки, она облегченно вздохнула и зевнула.

– Спать хочу, но тебя страшно оставить.

Через минуту она уже тихо сопела, и я улыбнулся.

Попросить ее руки не удалось, но я сделаю ее счастливой. Она выбрала меня, а это чего-то да стоило.

К вечеру пришли ребята. Кроме Рустама и Андрея были еще двое.

– Как ты, герой? – хмыкнул Рустам, не отводя недоброго взгляда от Инги. – Иногда опасно поворачиваться спиной.

Девушка опустила глаза и скинула белый больничный халат.

– Вы поговорите, а я пойду воздухом подышу, – Инга вышла из палаты, оставив меня с ребятами.

– Знакомься, Поляк, это Паша Шаман и Антон, работать с нами будут. Так Большой решил.

Пожав ребятам руки, заметил, что всегда веселый Дыбин сегодня как-то поник.

– Случилось что-то? – я присел на кровати, хотя было больно. – У вас лица, будто с похорон.