Трава на поле колышется, самолеты на приколе стоят, лётчики скучают, пассажиры слоняются – все погоды ждут…

Потихоньку, помаленьку, с тошнотиками – самолётик ведь махонький! – добрался до столицы Колымского края.

Не только по полезным ископаемым, но и по ресурсу человеческого терпения Северу нет равных. Меня этому качеству учили на прииске „Горный“…

Август отсчитывал последние деньки. В сентябре добыча золота сворачивалась, потому что замерзали реки, да и годовые планы прииски уже к этому времени выполняли. Если и домывали какие-то крохи, то только чтобы натянуть проценты перевыполнения.

Стоянки приборов, как правило, монтировались на год. Зимой добыча останавливалась, производственные отделы работали над проектами.

Старатели же делились на две категории. Первую – из числа наиболее толковых и опытных – забирали в механические мастерские. Если ты токарь, сварщик, слесарь, паши себе на здоровье в тепле, вплоть до нового сезона. Вторую категорию составляли те, кто занимался геологоразведкой, шурфовал будущие полигоны, уточнял контуры, готовился к монтажу приборов. Вот с ними мне и предстояло свести знакомство поближе. Получив в Совнархозе направление на прииск “Горный“, располагавшийся вдоль Колымской трассы, я отправился туда.

В мой первый сезон горного мастера мне дали один прибор. Там домывали вольные люди из числа тех, кого начальство не хотело показывать участковому. В основном, бывшие уголовники, – с глаз долой. Те, кто вышел на свободу и решил осесть на Колыме, обзавёлся семьями.

Смертной казни тогда не было, потому выражение „25, 5 и 5“ как нельзя точнее характеризовало жизненный путь тех, кто, побывав в шкуре зверя, снова пытался стать человеком.

Но прошлое из подсознания не вытравить, а тут появился пацан… Сначала молча наблюдаем друг за другом, потом потихоньку начинаю понимать, что к чему.

Опора горного мастера – бригадир. В нашей бригаде – Вася Гладун, тот ещё персонаж. Всё лицо в морщинах, прочифирил на зоне. Отсидел от звонка до звонка, но семья к нему приехала. Он был один из тех, кто не возвращался на родину не потому, что денег нет, а потому как нагрешил там да так, что родственники жертв не переставали его ждать все эти долгие годы. Таких среди золотарей было большинство.

Мне казалось, что самые интеллигентные из этого сообщества – женщины. Они работали обычно съёмщицами золота: когда смена заканчивалась, промывали, отбивали от остатков породы, складывали в особые банки, которые не открыть, и увозили.

Вот и к нам приехала съёмщица, и мы четвёртый день работаем на съёмку. Приглядывается ко мне, новичку. Я при ней кому–то что–то сказал, тот мне возразил, мол, да пошёл ты. Ей это очень не понравилось. И она набросилась на него с остервенением квочки. Но то, что она ему при этом сказанула, было такого свойства, что я, мужик, почувствовал, как краснею до корней волос. Не успев подумать, брякнул: – Шура, разве можно так выражаться, ты же женщина…

И тут она мне как выписала!.. Ух!..

Нескончаемая зима тянулась медленно. Но именно тогда я и узнал, что такое золото.

Полигоны нам доставались развороченными, идёшь – пусто, а ещё два шага ступил – самородок. Природа не создавала для нас удобств, хочешь найти – ищи. А вокруг сопки.

На нижнем ярусе растут карликовые берёзки и осинки, на среднем – лиственницы ввысь тянутся, ещё выше – каменные верхушки гор, но и они в окружении кедровника.

Едва свободная минутка представится – в тайгу или на речку Таёжную (какое ж ещё название тут может быть?), она промерзает не сверху, а снизу, ведь там – вечная мерзлота.