Каждый день был наполнен фальшью, искусственными улыбками, строгим внешним дресс-кодом, пустотой. Попытка искренне с кем-то поговорить всегда оборачивалась против тебя. Когда я пришла к ним, всем в отделе было интересно, как я попала к ним в компанию, ведь ген. директор им просто сказал меня взять и научить. В первые месяцы меня все боялись, а я не понимала в чем дело. Оказывается, они думали, что у меня с ген. директором связь и я его протеже. Думали, что я слежу за ними и докладываю ему. Как глупо.

Однажды в коридоре я встретила ген. директора, который по-дружески спросил меня: “Тебе здесь нравится работать?” Я не знала, что ответить, потому что сказать правду – это быть неблагодарной к нему и тогда он спросит: “Почему же ты не уходишь?” Я сказала, что нравится. Он переспросил, пристально смотря в глаза. И добавил: “Даже лучше, чем работать в школе учительницей?” Я ведь хотела в школу идти. Я ответила: “Да”. Тогда он отвел взгляд, печально вздохнул и сказал, что с детьми работать благодатнее. Тогда, когда состоялась встреча, с которой и началась вся история, он искал живых людей, получающих радость не от количества денег, но от чего-то еще.

Я была такой тогда, он так и сказал: “Ты живая, настоящая, я тебя к себе в компанию возьму”. У него жена была еще тогда беременна и ждала девочку. Но когда через пять лет он задал мне вопрос – нравится ли мне здесь работать, он ждал иного ответа, искреннего и настоящего, а когда почувствовал фальшь, опечалился. Я ушла из компании, но он ушел из нее еще раньше. А коллектив, узнав однажды из моего искреннего рассказа о том, как я с ним познакомилась, что мы едва друг друга знаем, стал относиться ко мне иначе, уже не с осторожностью и напускным уважением, но с надменностью и прохладой. Это вся суть больших корпораций и офисов. Хотя и в них есть светлые люди. Запомнился один на вид старичок, который работал в компании, аналитик. На вид он был, как старичок, хотя ему было лет пятьдесят, и он имел восьмерых детей, был верующим православным христианином, который всегда умудрялся как-то избегать или игнорировать эти собрания еженедельные, где все хлопали и радовались деньгам и прибыли».

«Система ежедневного проката спектаклей пришла к нам из Америки, с Бродвея, где много лет подряд, иногда и несколько десятилетий, ежедневно играется один и тот же спектакль. Выходной случается только раз в неделю, в понедельник, в будние дни спектакль играется каждый день, а в субботу, воскресенье, все праздничные дни – и вовсе по 2 спектакля в день, итого – 614 спектаклей за 2 года проката в России.

На Бродвее есть случаи, где одну и ту же роль актер играет на протяжении 10–20 лет, происходит профессиональная деградация, выгорание из-за неимения возможности постижения нового материала, способствующего росту и развитию творческой личности. В России этот процесс происходит значительно медленнее, благодаря существованию актеров по системе Станиславского, где каждый раз пытаешься проживать роль заново, что забирает в разы больше сил и энергии, нежели формальное проживание актеров в штатах, но притормаживает процесс выгорания (кто-то из актеров считает, что система Станиславского разрушает личность; вследствие частого перевоплощения человек перестает понимать, каков он по-настоящему, то есть теряет себя как личность, но данный вопрос находится за рамками текста).

Зарплаты очень высокие, но ты становишься одинок, не имея времени и возможности для общения с друзьями, близкими и создания личной жизни! Деньги есть, а тратить их не с кем, не с кем разделить радость! Даже такие праздники, как Новый Год и Рождество, ты не можешь провести с семьей, т. к. в эти дни у тебя по 2 спектакля, после чего ты выжат и обесточен к 11 часам вечера… И вот твоей единственной «семьей» становится труппа проекта, круг ограничивается и сужается, вот почему многие артисты, переходя из такого проекта в проект, не имеют ни семьи, ни детей. Ты знаменит, у тебя есть фан-группы, но ты одинок.