– Потерялся. Ищу путь домой по звездам, но они лгут мне, – сказал я в шутку.

Иронии она не прочувствовала. Может, материнский инстинкт глушил. Женщина все-таки.

– Не волнуйся. Мы все здесь, как дома. Расслабься, вслушайся в шепот прибоя, закрой глаза. В Саулкрасти море всегда ласково как мать.

– Ты говоришь, как в кино. Картинка меняется, и я возношусь в мечтах в обитель света, простора и волшебства. Я парю над сказочными странами, в морях проплывают корабли с раздутыми парусами. А где-то далеко среди зеленых холмов меня ждет любимая. Она бродит по колосящимся полям и разговаривает с солнцем. И по вечерам она вяжет мне бесконечно длинный шарф. Метров шестьдесят уже намотало, а к восьмидесяти восьми я вернуться должен.

На мгновение она растерялась, затем посмотрела так пристально, словно врач на осмотре.

– Почему так цинично? – Голос по-прежнему был мягким, как ковыль. Мне стало стыдно. Но лишь на миг. Ведь глаза ее были пусты, как гнилые орехи. Вдруг захотелось скандала. Она была либо наигранной, либо тупой. Очень милой, но очень тупой. Фальшь или безупречность. Какая разница. И то, и другое меня одинаково раздражало. А беспричинность этого чувства вводила в азарт.

– Просто критично. Ты откуда приехала?

– Из Москвы, – снисходительно улыбнулась Тея, – а ты?

– Из Изумрудного города. И чем ты в столице промышляешь?

– Я художник-сюрреалист.

– Браво! Я ничуть не удивлен. Здесь сплошь и рядом одни ходячие уникальности.

– В смысле? – Ее большие глаза испуганно забегали. Как маятник. Туда-сюда, туда-сюда. К-чему-это-он, к-чему-это-он.

– Почему здесь нет менеджеров, слесарей, нищих наркоманов, бомжей? Что здесь не личность, так это успешный, творческий деятель.

– Место такое. Здесь так всегда было.

– Богемный курорт?

Выражение ее лица плавно перетекло из перманентного наивно восторженного в сдержанно жесткое, озабоченно хладнокровное. Широкие скулы напряглись, кожа стала бледней, глаза внимательно засверкали. Я не зря перегнул палку. Она была явно не тупа.

– Что с тобой? – Тея вдруг преобразилась в воплощение самой мудрости, доброты и великодушия. – Оставь злобу вне сердца своего. Не теряй времени, это место создано, чтобы радоваться и любить.

Я почувствовал себя глупо. Я действительно был неадекватен. Может, взять и разрыдаться на ее широкой груди? Неужто я так несчастен.

– Я пьян. С приезда не просыхаю. Извини. Сам не знаю, что со мной.

Тея сочувственно покачала головой. Я просто сходил с ума, блевал в свой же колодец. Ее серые глаза нежно лучились в лунном тумане. Как мог я не доверять им? И в чем я хотел ее уличить? На чердаке своих мыслей я быстро нашел ответ. Я хотел уличить весь мир в собственной неполноценности. В каждом яблоке найти отражение своей червоточины.

– Прости. Я такой дурак.

Тея протянула руку. Все вокруг светилось и кружилось в чарующей колыбели сказочной пелены. И сам я сиял теплым светом. Мысли таяли в нем как кусочки масла, а, может, были просто неспособны проникнуть в него.

– Ты устал, – прошептала Тея, – отдохни.

И тут меня тряхануло. Электрический разряд разорвал сердце и превратил мозг в кипящий бульон. Я увидел Тею, сидящую в кресле в какой-то серой комнате. Бежевая маска наподобие респиратора прикрывала бледное, сморщенное лицо. Тяжелые, красные веки сухой кожей облепили испуганные глаза. В распухшую, безобразную руку воткнут катетер с торчащим шнуром. За долю секунды, что длилось видение, я испытал ужас на целую жизнь вперед. Я огляделся по сторонам, все было ласково и безмятежно, как прежде. Луна светила, плескалось море. Тея улыбалась, и, видимо, даже не заметила моего наваждения.