– Ты опять спал в одежде? – услышал Череп насмешливый голос, – и когда я приучу тебя к порядку?

– Когда я женюсь, – буркнул он, – в чем хотел, в том и спал. Или тебе больше хотелось бы, чтобы я спал голым? У меня и так сейчас слишком приподнятое настроение.

Фраза была куда более двусмысленной, чем просто выражением иронии. Оставшись в комнате один, музыкант долго не мог нормально надеть штаны: ему не давала покоя мысль о той, кого он любил и – что уж греха таить – хотел уже давно. Но, как это обычно водится, он был для нее только другом. Или еще хуже – «ты мне как брат». Любой мужчина, услышавший эту сакраментальную фразу, понимает, что с этой минуты надеяться ему не на что. В лучшем случае перепадет дружеский поцелуй за помощь при переезде, придется регулярно выслушивать от «подруги» нытье по поводу того, какие все мужчины – мерзавцы (кроме него, разумеется!), потому что накануне бросил очередной ухажер, которому несчастная отдала лучшие часы и дни своей жизни. Но Череп был готов ради любимой на все. В том числе и на это и, кажется, не желал признаться даже самому себе в безнадежности болота под названием «френдзона». Образ этой девушки основательно занял его мысли: он посвящал ей песни, встречал и провожал, когда была такая возможность. Друзья время от времени делали друг другу небольшие подарки и все шло хорошо, пока Череп не попытался сделать более решительный шаг, после чего сразу схлопотал. Однако, когда оба сделали вид, что ничего не произошло, странные дружеские отношения возобновились и вот сегодня Череп ждал подругу, которую пригласил на свой концерт. Он продолжал надеяться, что не все потеряно. Но пока все шло своим чередом.

До концерта оставался еще целый рабочий день, а сил уже не было. Череп сходил в душ, где немного помог своим фантазиям. Когда волна нервного возбуждения схлынула, он пошел приводить себя в порядок и одеваться.

О работе думать не очень-то хотелось: мало того, что день обещал быть тошнотворным, после работы не было возможности отдохнуть – вечером планировался концерт с откровенно доставшей группой.

– Нет, – разговаривал сам с собой Череп, – они ребята хорошие, но вечно каждому из них надо все делать по-своему. Да и я такой же.

Костяной Череп, как его называли друзья и товарищи по группе (или просто Череп), вообще с трудом сходился с людьми, а с музыкантами – тем более: жизнь постоянно сталкивала его с людьми самых разных вкусов, что в группах оказывалось критическим. Постоянные недопонимания в коллективах, стремление играть старую музыку, когда в моде давно уже была дикая помесь жанров, тоже не помогали Черепу заработать репутацию адекватного человека.

Череп относился к репутации отбитого психа со здоровой самоиронией, то рассказывая со сцены о том, как его на денек выпустили из психбольницы ради концерта, то изображал, что стреляется или вешается во время исполнения песен, а то изображал половой акт в активной роли с кем-нибудь из гитаристов. К тому же он прекрасно понимал, что женщинам нравится такой мрачный романтический ореол, а вот подобрать музыкантов для своего проекта удалось относительно недавно. Да и с ними случалось довольно серьезно ссориться.

Музыкант вспомнил о своем обещании отдать подруге вещи, которые она оставила у него. Для этого пришлось вернуться после работы и потащить сумку с собой в клуб.

***

Мелисса, ближе к вечеру все-таки заставшая друга дома, была очень рада, что он выручил ее. Как всегда, впрочем. В клуб друзья пошли вместе. Там Череп пустил ее в свою гримерную переодеться до концерта.

– Знаешь, – вдруг сказал Череп, глядя на причесывающуюся подругу, – иногда мне жаль, что ты не поешь и ни на чем не играешь.