– Зачем? – растерянно моргнул Феликс, среагировав только на последние её слова.

– Затем что я разве что на земле в нём не повалялась, – брезгливо известила та.

– Тебя никто не заставлял тут сидеть, – сварливо напомнил Эмери. – Ты сама захотела остаться.

– Я не думала, что всё так затянется, – пожаловалась она. – Можно я уже поеду домой?

Феликс кивнул, отмахнувшись от неё, как от назойливой мухи.

– Иди уже. Не забудь сделать отчёт для Бронт…

– Завтра, – поднимаясь на ноги, пообещала Габриэлла. – У меня совершенно нет сил сегодня ещё чем-то заниматься.

– И зайди к ней…

– Тоже завтра.

– С каких пор ты настолько обнаглела? – с напускным недовольством проворчал Феликс.

– Я всегда такая была, – иронично заметила Габриэлла. – Ты просто не очень внимательный. Не лучшее, кстати, качество для охотника.

Вернув оскорблённому до глубины души собеседнику почти опустевший мешочек с фруктами, Габриэлла направилась к дежурному, чтобы тот активировал для неё портал к штабу, откуда до дома было рукой подать.

Так как для людей стражи были всё равно что призраки и создавать им всем поддельные личности, обустраивать проживание и придумывать легенду было делом хлопотным и бесполезным, всех «новопреставившихся», как называл перерождённых Феликс, селили в жилых корпусах при штабах, куда их приписывали после инструктажа и где им предстояло жить всю отведённую им вечность. Габриэлла любовно называла их жилой корпус «кладбищем», чем до крайности возмущала Жакли́н Бронт, руководящую их подразделением и по совместительству отвечающую за размещение сотрудников. Но кроме начальницы спорить с такой оценкой никто не спешил. Безликое многоэтажное здание, в котором жили стражи, походило на муравейник, где на одном этаже размещалось до двадцати скудно меблированных квартир. Даже по меркам густонаселённого города постройка была до отвращения блёклой, хоть и не особенно бросалась в глаза, запрятанная в массе таких же многоэтажек.

Габриэлла считала, что в целом ей даже повезло с размещением, потому что в её крохотных апартаментах с ванной комнатой и закутком, выполняющим функции кухни, хотя бы имелось окно. Чуть обжившись, она уговорила Феликса притащить ей кресло и круглый журнальный столик, которые сожрали почти всё пространство, но зато создали некоторое чувство уюта.

Захлопнув входную дверь, Габриэлла бросила на пол испачканную в чём-то сумку, разулась и отправила в сторону сумки пальто, шарф и сапоги, пообещав себе, что однажды как следует всё это вычистит, но это «однажды» определенно наступит в какой-нибудь другой день. Следом за верхней одеждой в угол полетели брюки, свитер и остальные предметы гардероба, пока Габриэлла наконец не избавилась от всего, что хоть как-то соприкасалось с событиями прошедшего дня, после чего с лёгким сердцем отправилась в душ. Ещё час спустя, совершенно измотанная, она уже крепко спала, завернувшись в махровый халат и пуховое одеяло, и в кои-то веки ей совсем ничего не снилось.

Бесконечно длинный день наконец подошёл к концу.

Вечернее солнце затопило небольшую студию мягким оранжевым светом. В приоткрытое окно, качая бледно-голубую тюль, проникал свежий весенний ветер, принося с собой запах цветущей сирени и свежескошенной травы. В центре комнаты, напротив мольберта, сидела молодая женщина и, закрыв глаза, водила пальцами по пустому холсту, очерчивая видимые лишь ей одной линии ещё не созданной картины. В свободной руке она держала чистую кисть, постукивая себя по носу пушистым, чуть растрепанным кончиком в сосредоточенной задумчивости. Остановившись на пороге двустворчатых белых дверей, Мирэ́лл невольно залюбовался её мягким профилем и золотым отблеском кудрей, собранных на затылке в высокую причёску, после чего прошёл в комнату, неспешно ступая по деревянному паркету.