Оллибол вставала по ночам и, не беспокоясь о сне других, топала на кухню за стаканом воды, а потом в туалет и возвращалась в комнату. Она никогда не кралась… По крайней мере, раньше, до того, как ее вызвали в департамент социальной помощи.

Рин едва слышно подобралась к двери, задержав дыхание, мягко опустила ручку, чтобы щелчок не спугнул крадущегося.

Крупная спина Оллибол загораживала того, кого она спускала по лестнице для колясок, но Рин не сомневалась: в коляске был Джироламо.

– Что ты делаешь, Оллибол?

Голос Рин ей самой показался чужим, словно в ней тоже что-то сломалось, но об этой поломке станет известно намного позже, прямо как с пультом, когда не будет ни запасных батареек, ни возможности переключить канал.

Оллибол остановилась и, не повернув головы, грубо ответила:

– Иди в комнату и не мешай.

И продолжила спуск.

Тогда Рин побежала к соседней лестнице, отсчитала пять ступеней вниз и снова окликнула Оллибол:

– Куда ты его везешь? Что происходит?

Рин бросила взгляд на Джироламо: оболочка без чувств, глаза которой смотрели безжизненно и отрешенно в неизвестном направлении. Он никогда не был таким!

– Что ты с ним сделала, Оллибол? И куда ты его везешь?

Оллибол снова остановилась, могла бы просто слегка повернуть голову, чтобы посмотреть Рин в лицо и ответить на вопрос, но она не сделала этого.

– Уйди и не мешай. Иначе убью.

Рин могла ожидать чего угодно, но только не подобного ответа. Все рухнуло в момент, нога оступилась, и Рин покатилась кубарем с лестницы. Целых семь ступеней. В другой раз она бы еще полежала на полу, заранее сокрушаясь о том, что, должно быть, переломала себе все конечности и теперь ко всему придется привыкать заново. А если сломались руки, как заправлять кровать? Но сейчас Рин вскочила на ноги и преградила путь Оллибол.

– Остановись. Давай поговорим. Что случилось? Что сказали в департаменте…

Но Рин не успела закончить, кулак Оллибол со всего размаху влетел прямо ей в нос. Раздался хруст, и в глазах заплясали молнии. Рин приземлилась на копчик. Словно спицу вонзили в позвоночник прямо до шеи.

Что-то бахнуло рядом с ней. Джироламо замычал едва слышно, будто его опоили приличной дозой запрещенного в доме милости невизгуна. Оллибол потянула пациента за шиворот, обхватила под мышки и постаралась затащить в коляску, с которой он скатился вниз. Другая бы не справилась на ее месте, но Оллибол была крупнее Джироламо. Она усадила его, привязав ремнем, и покатила к выходу.

Рин поднялась по стеночке, спина Оллибол качалась из стороны в сторону, словно маятник. Рисованный акварелью маятник, который от боли в носу слишком расплылся на фоне кухни.

С Оллибол что-то сделали в том проклятом департаменте, потому что она бы никогда так не поступила. Бежать было больно, а кидаться на спину Оллибол еще больнее, но Рин прыгнула на нее, обхватив руками и ногами.

– Оллибол! Пожалуйста, не надо! Это же я! А это наш Джироламо! Остановись!

Если бы великану докучала букашка, он бы через плечо дотянулся до нее, ухватил большущей ладонью, покрутил, повертел да прихлопнул. Оллибол сделала почти то же самое, стянула Рин с себя и швырнула спиной в закрытую дверь. Теперь Рин валялась на полу, преграждая путь к выходу.

– Мы тебя переедем. Да, Джироламо? Мы ее переедем прямо на твоей коляске, – сквозь зубы цедила Оллибол. – Раз, два, трииииии.

И Оллибол, упершись руками в поручни, побежала прямо на Рин. Джироламо пытался соскользнуть на пол, чтобы остановить коляску, но его держал ремень, а Рин все никак не могла подняться.

Последнее, что бросилось в глаза, – красные туфли, которые Рин забрала для Оллибол, мутные глаза Джироламо и зажатый в его руке фонарик.