– Графини ***, – ответил будочник.

Германн затрепетал.

Он затрепетал не потому, что «неведомая сила» влекла его к пороку, как бывает, говорят. Просто он узнал дом отца своего. Ибо он и есть настоящий граф. Поэтому он знал, с кем ему придется играть. Он должен был играть со слугами, захватившими его дом.

Он размышляет, стоит ли вступать в этот бой, где нельзя выиграть. Ведь карты, которые он выберет, будут известны. Как же выиграть?

Не знаю. Пока что рассмотрим некоторые особенности, Написано.

«В самом деле, Лизавета Ивановна была пренесчастное создание. Горек чужой хлеб, говорит Данте, и тяжелы ступени чужого крыльца, а кому и знать горечь зависимости, как не бедной воспитаннице знатной старухи!»

Эти тяжелые ступени, эта зависимость, от которой Лизавета Ивановна хочет избавиться, является зависимость от роли, которую ей приходится играть. Она не хочет играть роль восьмидесятилетней старухи.

– Вы всегда говорите наобум! Отворите форточку. Так и есть: ветер! И прехолодный! Отложить карету! Лизанька, мы не поедем: нечего было и наряжаться.

«И вот моя жизнь!» – подумала Лизавета Ивановна.

То есть ей не только приходится все это выслушивать, но и говорить!

Она ждет избавителя. Чего же она хочет? Разве так уж плохо? Ведь она графиня. А графиня бессмертна. Можно всю жизнь продолжать, так сказать, этим заниматься. Где лучше?

Может быть, она думает, что Германн, женившись на ней, будет играть роль графини? И таким образом избавит её от этой участи?

Когда Германн всё рассказал, Лизавета Ивановна сказала:

– Вы чудовище!

Почему она так сказала? Видимо потому, что поняла, что письма из немецкого романа он писал ей, а искренние, свои письма, он писал её роли. От которой она-то сама хотела избавиться.

Может быть, она думала, что Германн, увидев прекрасную бедную актрису, женится на ней, как на Золушке и возьмет с собой в теплые края? Сомнительно. Тогда чего же она хотела?

Германн разгадал её тайну и влюбился в 87-летнюю старуху. Кто говорит, что Германн выбрал не любовь, а деньги? Он влюблен, а как говорят: сердцу не прикажешь!

Пора сказать третью тайну «Пиковой дамы». Только, пожалуйста. Спокойно. Итак:

– Любовь без денег невозможна.

И это написано в «Пиковой даме», что молодые люди не удостаивали её внимания, «хотя Лизавета Ивановна была сто раз милее наглых и холодных невест, около которых они увивались». Считается, вроде, что все они дураки были. А кто же умный тогда? Если все дураки.

Дело в том, что «любить по-русски» это значит не любить, а «желать любви». И это обусловлено боязнью смерти. Ведь если любить в настоящем, уже любить, то любовь может кончиться и тогда не останется ничего. А это страшно. А если желать любви, то любовь кажется вечной: разве может кончиться то, что еще и не началось. Поэтому деньги принижают любовь, то есть перемещают её из прекрасного далека, из будущего, в настоящее. Сон, иллюзия, пропадает под тяжестью денег, и любовь начинается. Только тогда начинается. Собственно, что тут доказывать, все так и делали. Поэтому сомнительно, что Лизавета Ивановна хотела чего-то другого, чего хотели все.

Она назвала Германна чудовищем не только потому, видимо, что он влюбился не в неё, а ее роль, но и потому, что Германн стал причиной гибели графини. Ведь можно было надеяться, что он будет любить ее в роли графини. А если графиня умерла… Кто же, собственно говоря, умер? Только что было столетие Альфреда Хичкока, поэтому тут вспоминается его фильм «Психоз». Там сын долго сохранял труп своей матери и разговаривал с ней, как с живой. Платонов, которому тоже только что было 100 лет, не решился на изображение покойника в комнате, у него сын разговаривает с отцом на его могиле. Впрочем, и действие «Пиковой дамы» происходит на кладбище. Ведь все они покойники. Какая разница теперь кому из них 200 лет, а кому 260? Все они в одном мире. С нами! Ведь Германн это пометка Ферма на полях книги Диофанта «Арифметика». Он из другого времени. Если ставить спектакль, то надо разделить сцену на три части. На прошлое, когда графиня встретилась с Сен-Жерменом, настоящее, когда появился Германн, и будущее, когда сейчас мы смотрим или читаем эту пьесу. Все три времени существуют, так сказать, одновременно. Возможность этого и доказана Великой теоремой Ферма.