«Опасное, но необходимое», так написано. То есть Германн понимал, что можно проиграть, но есть шанс и выиграть. Выиграть несмотря на то, что выиграть, казалось бы, нельзя. Ведь как рассматривается выигрыш? Ставится на кон отцовское наследство и… выигрывается. Германн уже знает, что случай не поможет: против него шулера. Более того, Чекалинский это по сути дела фокусник.

Конечно, можно предположить, что шулера-слуги хотели, чтобы Германн выиграл. Тогда бы он и приоткрыл их на всякий случай настоящим графством, и был бы тогда у них на службе.

Вот, рассматривая все эти варианты, Германн и понимал, что задумал предприятие «опасное, но необходимое».

Трудно разобраться, кто такой Томский. Смотрим на «мазурочную болтовню»:

«– От кого вы всё это знаете? – спросила она смеясь.

– От приятеля известной вам особы, – отвечал Томский, – человека очень замечательного!

– Кто ж этот замечательный человек?

– Его зовут Германном.

Лизавета Ивановна не отвечала ничего, но её руки и ноги поледенели…

– Этот Германн, – продолжал Томский, – лицо истинно романтическое: у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля. Я думаю, что на его совести по крайней мере три злодейства. Как вы побледнели!..

– У меня голова болит… Что же говорил вам Германн, – или, как бишь, его?

Германн очень недоволен своим приятелем: он говорит, что на его месте он поступил бы совсем иначе… Я даже полагаю, что Германн сам имеет на вас виды, по крайней мере он очень неравнодушно слушает влюбленные восклицания своего приятеля.

– Да где ж он меня видел?

– В церкви, может быть, – на гулянье!.. Бог его знает! может быть, в вашей комнате, во время вашего сна: от него станет…

Подошедшие к ним дамы с вопросами – oubli ou regret? – прервали разговор, который становился мучительно любопытен для Лизаветы Ивановны.

Дама, выбранная Томским, была сама княжна ***. Она успела с ним изъясниться, обежав лишний круг и лишний раз повертевшись перед своим стулом. Томский, возвратясь на своё место, уже не думал ни о Германне, ни о Лизавете Ивановне. Она непременно хотела возобновить прерванный разговор, но мазурка кончилась, и вскоре после старая графиня уехала.

Слова Томского были не что иное, как мазурочная болтовня, но они глубоко заронились в душу молодой мечтательницы».

Сразу видны несколько вариантов ответа на вопрос, почему слова мазурочной болтовни «глубоко заронились в душу молодой мечтательницы». Почему этот разговор «становился мучительно любопытен».

Слова «замечательный человек» можно отнести: первое, к самому Томскому, ибо он приятель «известной вам особы», т.е. приятель Германна. Тогда получается, что он и есть Германн. Ибо на вопрос:

– Кто ж этот замечательный человек?

Даёт ответ:

– Его зовут Германном.

Можно также думать, что Томский все знает от самого себя, когда говорит, что все знает от приятеля «известной вам особы».

В общем, из этого предложения получается, что и Томский, и Германн и приятели, и оба замечательные люди.

Но ведь вроде они не были приятелями. Ведь Томский хотел представить графине Нарумова, а не Германна. Поэтому правильным, я думаю, надо считать другой вариант. Тот же, что в «Воображаемом разговоре с Александром 1». То есть замечательный человек – это «чёрный человек», это автор, обладающий в пространстве «Пиковой дамы» способностями Сен-Жермена, способностями графа де Сен-Жермена.

Не зря написано:

– У меня голова болит… Что же говорил вам Германн, – или как, бишь его?..

Действительно, голова заболит. Ибо становится не ясно, кто этот «как, бишь, его?..»

Когда мы читаем, что Германн, по словам Томского, «очень неравнодушно слушает влюбленные восклицания своего приятеля, то можно думать и про Нарумова. Возможно, тот не зря хотел быть представленным графине. Тоже хотел жениться. На ком только?