С жиру бесится знать.
И в волненье старуха —
Ищет, что б ей продать,
Тем – крахмальная скатерть
Вся в икре да в меду,
А старуха – на паперть —
Может, что подадут…
Как же сыто и сладко
Новый русский ест-пьёт!
А старуха украдкой
Побираться идёт.
Вместо Родины – доллар
(То есть – Родины нет).
У старухи ж – два долга:
За тепло и за свет.
Сотня евро?.. Без сдачи!
Миллион? Заплачу!
А старуха поплачет
Да затеплит свечу…
Заблудившаяся столица
Родина, сокровище моё,
С заблудившейся в тебе самой столицей!
Я б не высказал, я б выплакал её,
Чтоб не смела больше заблудиться.
Чтоб вернулась на круги своя,
Чтоб вернула всё убитым весям.
Родина, печальница моя,
Помоги столице – и воскреснем.
Глянь – она рыхла, она квела,
Не переставая жрёт и жрёт по-свински.
А теперь ещё висит кила —
Ужас! – до Наро-Фоминска!
Ничего не делая сама,
Утонула в евро, йенах, рупьях.
Повдоль МКАДа… это ж не дома,
Это просто каменные струпья!
Родина, сокровище моё!
Посмотри в лицо убойным фактам!
И тебе ведь тоже не житьё,
Если сердце лопнет от инфаркта…
Я Родину люблю не потому
Я Родину люблю не потому,
Что якобы в сравнении с другими
Она как райский сад в объятьях ада.
Она – что странно самому —
Во мне, как собственное имя,
Которое и сравнивать не надо.
Россия! Храм хрустальный в выси!
Россия! Храм хрустальный в выси!
Да только в храме – видишь ты! —
Опять жируют только крысы
Да растолстевшие коты!
А сам народ все эти годы
Кричит в хрусталь из разных мест:
«Верните собственность народу!»
А Васька слушает да ест.
И крысы тащат, тащат, тащат,
Как будто заключив пари:
Кто унесёт жирней и слаще
Кусок в заморские лари.
Поймёт народ: в огне нет броду.
В последний раз он прокричит:
«Верните собственность народу!»
А после страшно замолчит.
И если глянешь в небо мельком,
Узришь сквозь грозных туч редут,
Как лики Стеньки и Емельки
Внезапно тучи обретут.
И призывая гнев площадный
В ад глянуть по дороге в рай,
Бессмысленный и беспощадный
Вдруг выплеснется через край.
И разобьёт – содом бедовый! —
Хрустальный образ на куски…
И неизвестно, склеить снова
Найдутся ли большевики…
На месте храма – крыто-шито,
По русской присказке – кранты.
А жрать сбегутся наше жито
Чужие крысы и коты…
И потому, себе ж в угоду,
Пока не разгорелась пря,
Верните собственность народу.
Не дожидаясь Октября…
Кладенец
Что ни век и что ни год
(Нам любое время – О но),
Держит испокон народ
Круговую оборону.
Оборону от всего,
Что не верит в его Пасху.
В арсенале ж у него
Только кладенец да сказка.
Против полчищ и армад
(Что воскресшему армада?)
Заповедный этот клад —
Только кладенец да правда.
Как врагам не выть, не ныть
Каждой битвы под конец:
«Невозможно победить,
Ведь у них же кладенец…
Кабы спрятаться внутри…
Но беда тем, кто снаружи,
Тут уж, как ни посмотри,
В мире нет сильней оружья».
Первым он не может сечь,
Лишь в ответ бьют божьи внуки!
Потому вам этот меч
Никогда не дастся в руки.
Неподъёмен и велик,
И держать его не просто,
Он живой и двоелик,
Да ещё и двоеострый.
Что за диво? Это смесь
Заповедных наших трав да
Ещё благая весть —
Наша сказочная правда.
Что за чудо? Есть ответ,
А неслышащим – подсказка:
Свет из заповедных лет —
Наша праведная сказка.
Мы смогли её сберечь,
Правдой нечисть поражая,
Потому-то этот меч
Не возьмёт рука чужая.
Потому-то мы лежим
На печи. Но если тронут…
Кладенец неудержим,
Перейдя из обороны.
Беспамять
О чём же мы пели в детстве,
В эпоху побед и бедствий?
Слова в кумачовом зале
В тревожные дали звали…
О чём же мы в детстве пели?
Готовься к великой цели,
К которой закрыты дверцы?
Но что ж так щемило сердце?
Объелись какой-то дури —
Любовь проносить сквозь бури?
Уж лучше любить в постели…
О чём же тогда мы пели?
О чём? Кто теперь ответит?