К 8 марта мы с девочками получили из больницы поздравление, причем открытка пришла по почте:

«Всех девочек Юшковых поздравляю с днем 8 марта, весенним женским праздником.

Жажду быть дома и увидеть всех радостными. Только бы не болеть вам, а папа уж постарается выздороветь. Республиканская больница».

Мне Гена написал стихи. По-моему, это чуть ли не первый раз, когда он написал стихи по-русски:

Вскоре я поехала забирать Гену домой. Как он был рад, как целовал девочек и меня!

Спустя примерно месяц Гена вернулся на работу в журнал.

* * *

Время болезни Гены стало хорошей проверкой наших знакомых на благожелательность, порядочность и истинность чувств наших друзей. Выяснилось, кто из них чего стоит.

В то время мы были очень дружны с семьей Б. Он, был кандидатом физико-математических наук, преподавал в пединституте, единственном в то время высшем учебном заведении в Сыктывкаре. Жена его работала в химической лаборатории Коми филиала АН СССР, в котором работала и я. С моего знакомства с нею и началась наша семейная дружба. Мы встречались каждое воскресенье за общим обедом у нас или у Б. Всегда находилось много общих тем для разговоров, отношения были теплыми, если не сказать – сердечными, во всяком случае, так мне казалось.

Но когда Гена оказался в больнице, Б. ни разу не навестили его. Мало того, как-то поздно вечером – звонок в дверь. Открываю – на пороге она, несколько навеселе:

– У тебя нет закурить?

– Ты же знаешь, что я не курю.

– А у Гены нет?

– Гена в больнице.

– Но, может быть, у него осталось дома какое-то курево?

И ни слова о здоровье Геннадия. Я закрыла дверь. Навсегда.

Из писателей в больнице Гену навестил только Володя Попов. Для меня поведение его коллег было загадкой. Почему я так говорю? Объясню.

Приехав на работу в Сыктывкар, я продолжала занятия спортивной гимнастикой, и однажды сорвала себе на брусьях кожу с обеих ладоней. Когда на следующий день пришла на работу с перевязанными руками, все русские сотрудники с ужасом спрашивали у меня: «Что с руками?». И ни один коми ни о чем не спросил, словно они и не видели повязок на руках. Почему именно коми сделали вид, что со мной ничего не произошло? Сейчас-то я уже знаю, что они вели себя просто очень тактично, не хотели меня расспрашивать о явно неприятном для меня событии. Может быть, руководствуясь теми же соображениями, и писатели не навещали Гену, чтоб лишний раз не травмировать его? Не знаю. Загадка для меня осталась.

* * *

Примерно через год, когда Гена уже достаточно окреп после болезни, он впервые поехал работать в Дом творчества писателей в Малеевку. С непривычки, без семьи, ему там было не очень комфортно. Не успел уехать, – ему уже надоело, и вот что он пишет мне:

«Той, которая мне нравится больше, когда меня нет дома, – лучшие сны и мои поздравления с праздником! Также и детям – её и моим!

Галя, мне уже тут надоело. Хорошо кормят, тишина, удобства, и – один, согласись, что это невыносимо. Даже не хочется работать, так бы целыми днями играл в бильярд, чтоб забыться. Пришел к выводу, что нам бы не мешало пригласить, скажем, Григорьевну на месяц побыть с детьми, а самим – сюда. Или хотя бы ты дней на десять сюда приехала – взяла отпуск без содержания.

Желаю вам хорошо провести праздники, купить конфет, тортов и т.п., и выпить за меня. Я – за вас всех!