Юля родилась очень хорошенькая – густые черные волосы, очень темные глаза, почти черные, такие же маленькие, как у Гены, и в таких же больших глазницах. Она была не только симпатичная, но и с хорошим характером – совсем не плакала.

Несмотря на все разговоры о количестве приличествующих писателю детей, Гена был очень рад рождению дочери, и еще до того, как нас выписали домой, пошел в ЗАГС и зарегистрировал её, назвав Юлей.

Пожилая регистраторша, как он потом рассказывал, спросила:

– Точно Юля? А у жены вы спросили? Я тут уже очень много лет работаю, но таким старым именем еще никто ребенка не называл.

– Я буду первым.

А потом пошли Юли по всему Советскому Союзу. Но наша в Сыктывкаре точно была первой.

Обе наши девочки родились с густыми черными волосами, в то время, как Гена и я – с белыми. Многие его родственники – черноволосые, с густыми черными бровями и особенными лицами. Интересно, что когда Геннадий ездил с писательской делегацией на Кольский полуостров и был там в гостях у саамов, те единодушно постановили, что он – типичный саам. Поскольку название его родной деревни, Сидбар, не несет никакого смыслового значения на коми языке, мы решили проверить «саамскую версию». Взяли словарь. Выяснили, что «сийт» по-саамски – селение, погост, «ваара» – возвышенность, покрытая лесом. И действительно, Сидбар стоит на довольно высоком холме.

Однако вскоре после рождения черные волосы у девочек переставали расти. У Марины они выпали в месяц и на их месте появились очень редкие, белые волосики. У Юли же черные волосы не выпадали, а стали расти дальше, но белого цвета. Так что к году мы уже заплетали ей белые косички с черными хвостиками, которые нянька после года остригла, сказав: «Так положено». Ну, раз положено….

Как я уже писала, Гена был заботливым отцом. Когда рождались дочери, он бросал курить («Не травить же малышек!»), но года через три, к сожалению, снова брался за сигареты, считая свой долг перед ними выполненным. «Их ведь нет дома целый день, а вечером я курю в форточку», – оправдывался он.

* * *

В октябре того же 1964-го мы получили новую трехкомнатную квартиру в панельном доме, на третьем этаже, возле Мичуринского парка – на этот раз со всеми удобствами. Прямо за нашим домом были огороды, а за огородами – лес. Зимой мы становились на лыжи около крыльца и шли в лес. Я, правда, не очень увлекалась лыжными прогулками, а Гена с Альбертом Ванеевым ходили часто. От дома быстрее ветра летел Альберт, а Гена неспешно шел вслед за ним, несколько отставая. А когда они возвращались, то Гена в том же неспешном темпе шел впереди, а Альберт, значительно отставая, медленно тащился за ним. Ванеев не был выносливым человеком, я объясняю это его парадоксальным физическим развитием. Когда он, семнадцатилетний, поступил в Сыктывкарский пединститут, то рост его был всего 150 см, за год он вырос на 30 см и стал очень высоким. Он рассказывал, что когда после первого курса приехал домой на каникулы, домашние долго никак не могли привыкнуть к его новому виду, отец даже стеснялся ходить с ним рядом: «Уж очень ты большой». Еще бы – уехал маленький толстенький мальчик, а приехал стройный, высокий, красивый молодой человек.

В конце октября, когда включили отопление, мы переехали в новый дом. Батареи сначала были чуть теплыми, пришлось купить обогреватели, ведь трехмесячную дочку надо было ежедневно купать. Правда, ванная комната нагревалась хорошо и быстро.

Следующим летом весь дом гремел: соседи дружно взялись наращивать батареи в квартирах. Мы тоже добавили секций.

В этой квартире у Гены появился рабочий кабинет, вернее своя комната, в которой он не только работал, но и курил безбожно, и спал. Обстановка здесь поначалу была очень «спартанская»: деревянная кровать, книжная полка и небольшой письменный стол, который, как я уже писала, нам удалось купить без очереди, потому что он был бракованный. Когда я повесила на окно занавески, Гена сказал, что это уже лишнее. Позднее, довольно быстро, жизнь в стране стала улучшаться, появились мебельные магазины, а в них – кое-какая мебель, правда за всем приходилось стоять, записываться в очередь. Но нам опять повезло: большой красивый письменный стол тетки из очереди не стали брать, поскольку для приготовления уроков он был слишком большой, а для нас – в самый раз, и мы его «схватили». Позже купили книжный шкаф местной фабрики. С такой обстановкой Гена прожил 12 лет.