Исполненная любопытства, Олимпия собралась было почитать эти заметки, но дверь внезапно распахнулась, перепугав ее чуть не до смерти. Девушка едва успела спрятать атлас под простыню, как в комнату вошла мать с затуманенными сном глазами.

– Почему ты уже дома в такую рань?

– Я только пришла… – пролепетала Олимпия, смутившись. – На пляже было холодновато.

– Хорошо повеселились?

Она кивнула.

– Ну что ж, я рада.

– А ты, как… прошла ночь?

– Что? А-а, все в порядке… Что-то мне не спится. Думаю, пойду порисую.

Вид у матери был изможденный. Она наклонилась, чтобы поцеловать дочь в щеку: поцелуй отдавал слезами. Олимпия снова осталась одна. С тех пор как отец уехал, мать почти не выходила из дома, и круги под ее глазами становились все темнее. С каждым днем она дольше и дольше засиживалась в своей студии, но из-за депрессии уже давно не могла закончить ни одной картины.

Взволнованная всеми этими мыслями, Олимпия решила выключить свет и отложить на потом чтение необычной книги.

Уже лежа в постели, вглядываясь в полумрак комнаты, она отважилась повторить вопрос, заданный отцом: куда стремится ее сердце?

Быть может, ей никогда не суждено это узнать.

Звонок в дверь с ураганной силой вырвал ее из сна. Олимпия бросила беглый взгляд темно-зеленых глаз на будильник и тут же испытала новое потрясение.

Почти одиннадцать.

Не успев ничего накинуть на короткую ночную рубашку, Олимпия чуть не кубарем скатилась по лестнице и только внизу поняла, что зря торопилась.

Наступил понедельник, но занятия в школе закончились несколько дней назад. И только через два с половиной месяца каникул ей придется вновь спешить по утрам, чтобы не опоздать к началу университетских лекций на факультете английской филологии. Другое дело – чему посвятить эти два с половиной месяца свободы, если пока единственный план – это как-то пережить эмоциональные «американские горки», на которые их с матерью обрек внезапный отъезд отца.

Ответ на этот вопрос поджидал ее прямо за дверью.

Увидев Альберта, навьюченного пакетами, Олимпия вдруг сообразила, что почти раздета; быстро чмокнув друга в лоб, она унеслась наверх, успев крикнуть:

– Дай мне пару минут, чтобы привести себя в порядок! Пока можешь сварить кофе.

– Кофе будем пить в другом месте, – ответил Альберт в пустоту, не зная, услышала ли его девушка.

Через несколько секунд, натянув джинсы, но все еще растрепанная после сна, Олимпия высунулась на лестницу.

– Надо же! А я думала, что мы вместе посмотрим подарки и все такое…

– Может быть, позже… – загадочным тоном произнес Альберт, облокачиваясь на перила. – У меня есть новости, и я вот гадаю: ты меня теперь безумно полюбишь или до смерти возненавидишь?

Олимпия нырнула в комнату и вскоре появилась уже в легкой блузке, успев даже надеть лифчик. Она сбежала по ступенькам, топая «конверсами» с развязанными шнурками.

– Ну давай выкладывай. – Она уселась на нижнюю ступеньку, чтобы побороть непослушные шнурки. Краем глаза девушка поглядывала на ворох пакетов в прихожей. – Давненько мне никто не приносил хороших новостей.

– Я раздобыл тебе работенку на лето. То есть… место твое на восемьдесят процентов, если не облажаешься перед начальницей. Она хочет видеть тебя прямо сегодня утром.

– И ты заранее уверен, что мне это интересно?

– Очень интересно! Как ни старайся, в жизни не догадаешься, о чем речь.

С этими словами Альберт скрестил руки и замолчал.

Олимпии пришло в голову, что с тех пор, как Альберт открыто заявил о своих предпочтениях, он стал выглядеть как никогда мужественно и привлекательно. Под белой футболкой поло четко вырисовывался мускулистый торс пловца. Коротко стриженные темные волосы подчеркивали внимательный взгляд его больших черных глаз.