– Нет, дорогая моя! Мы в Лондон больше не поедем! И твой дом теперь здесь!

– И твой тоже? – живо спросила она и, не дожидаясь ответа: – А если я захочу увидеть бабушку и дедушку, дядюшек?

– Мой дом всегда там, где ты! – ответил ей мужчина. – А мы их пригласим к себе или…

Он выдержал интригующую паузу, она вытянулась струной, гадая, что это придумал папа:

– Поедем в Лондон тайно! И никто не будет знать, что мы явились, а потом так же секретно уедем назад! Хорошо?

– Я люблю секретики, папочка! – она была в восторге от задумки отца. – А ты?

– И я люблю секретики, Эм, солнышко! Но у нас не должно быть секретов друг от друга, ладно?

– Да, папа! – она не по- детски сосредоточенно слушала его, запоминала его слова. И, может, прямо сейчас решила окончательно никогда и ничего не таить от отца.

***

– Давай, Эм, смотри! Видишь дядю Эрика?

Они стояли на платформе, поток людей обтекал их. Как волны морей, они обрушивались на них, и снова начинался отлив. Эмма сидела на плече отца, и вертела по сторонам головой, высматривая дядюшку Эрика. Но среди незнакомых силуэтов долго не могла найти одного лишь человека, а потом…

– Папа, я вижу его! – закричала девочка. —Он приехал, приехал!

– Где же он, дочка? – щурился Калеб, тщетно пытаясь рассмотреть что – нибудь сквозь толпу.

– В темно-коричневом плаще, недалеко, за леди с клетчатым чемоданом! Пойдём поскорее!

Отец снял её с плеч, отпустил на плиты площадки. И не успел и глазом моргнуть, как она юркнула между прохожими и побежала, весело смеясь на бегу, к мужчине, которого случайно различила в толпе.

– Эмма Хауард, сейчас же стой! – он испугался, как бы дочь не угодила в неприятности. —Стой, и вернись ко мне!

Но девочка, которой опять завладел огонь нетерпения, впервые не послушалась отца, с трудом пробиралась к своей цели, уверенная, что в конце концов, её ждёт дядя. И чем больше крепла уверенность, тем быстрее она старалась бежать.

Калебу Хауарду ничего не оставалось, кроме как очертя голову кинуться за ребёнком так быстро, насколько позволял увесистый багаж. И он, чуть задохнувшись, не смог её настичь. Хотя за рассеявшейся толпой прибывших и отбывающих успел заметить, как девочка почти влетела в распахнутые для неё объятия и замерла в руках, принадлежащих и впрямь Эрику Говарду.

Мужчина, не связанный с нею родством крови, схожестью внешности или чем – либо другим, всегда любил её, как можно любить ребёнка, не просто растущего на твоих глазах, но своего ребёнка. Он адекватно понимал, что обаятельная эта девочка чужая дочь, но дочь человека настолько близкого ему самому по духу, что и он, окажись в его руках обязанность её воспитания, не отклонился бы от проложенного её отцом курса.

– Здравствуй, малышка! – поприветствовал он её, чувствуя, как приятно она обнимает его за шею, таким образом тоже здороваясь. – А где папа? Ну – ка, посмотри на меня!

Её изумительные тёмные глаза встретились с его, она сказала:

– Я от него убежала! – и продолжила без трусости в голосе: – Он теперь меня накажет!

– Ну, разве можно, Эмма?… – вздохнул Эрик. – Смотри, а вдруг бы с тобой что – то случилось в этой толчее, а?

– Но ведь не случилось! – ответила Эмма.

– Всё равно серьезной беседы тебе не избежать! – сурово отрубил Говард. – Чтобы неповадно было своевольничать, мала ещё!

Он спустил её с рук, положил руку на плечо и, девочка встала рядом с ним, переминаясь с ноги на ногу в тревожном предчувствии отцовского появления. И он появился, через секунду вынырнув из быстро растаявшей толпы. Лицо его не было злым, но было непроницаемо, он поравнялся с провинившейся.