Ей становилось лучше вопреки множеству неудобств и отсутствию привычных вещей из дворцовой обстановки. Локоны стали жестче от морского воздуха, а лицо зарумянилось от первого в жизни загара – непременно сделавшего бы ее мишенью ядовитой критики среди придворных дам… Но по мере удаления от континента невидимая тягостная связь с ним все истончалась. Душу постепенно заполняли позабытые светлые чувства радости и безмятежности.

Она ловила себя на том, что стала улыбаться на неуклюжие каламбуры Антуана и тихонько, как и прежние времена, делать знаки Бруту быть снисходительнее и воздерживаться от привычных сомнительных шуточек в адрес юного наследника семейства де Сюлли. А в минуты размышлений над скрупулезно составленным де Фонтенаком фолиантом о Да-Гуа ее то и дело увлекало наблюдение за жизнью мореходов.

И раз за разом окрыленная, растерянная новизной собственного счастья она обрушивалась оземь в привычные стыд и вину за свои же впечатления.

– Может ли всего лишь месяц в пути исцелить от горечи утрат? Разумеется нет, – повторяла про себя Селин, укоряла за неуместное воодушевление и возвращалась в мрачные мысли.

Впрочем, ненадолго. Ведь пребывать в сосредоточенной скорби на «Крылатом Марлине» мешало решительно все: изумительная свежесть играющего с парусами ветра, солнечные отблески на волнах, безмятежные пурпурные закаты, случайно подслушанные матросские шутки и, конечно же, очередные выходки кузена…

Вместо оздоровительных зелий Антуан де Сюлли предпочитал крепкое спиртное, чем и сохранял бодрость духа. С бутылкой, торчащей прямо из кармана камзола, он с удовольствием бродил по палубам.

Его вылавливали из балластного отсека, выводили из камбуза, доставали из шлюпки, в которой он вздумал схорониться, играя в прятки…

Его обнаруживали даже в таких местах, о существовании коих не принято упоминать в приличных домах. Когда же Антуан начинал засматриваться на мачты, к нему, припадая на металлический штырь вместо ноги, подходил боцман и заглядывал в лицо со значением.

Вот и сейчас кузен расхаживал по верхней палубе и раскрывал объятия ветру, что вздымал благородную вьющуюся шевелюру и превращал камзол в подобие паруса.

Или даже флага.

Румяный от восторга, он дышал хмельными парами в кузину:

– Вот он – дух свободы! Ты ведь его чувствуешь, Селин?! Нет больше назиданий и дурацких правил!.. Отныне мы сами по себе! Мы теперь творцы собственной истории!

Наблюдая за братом, Селин все же отметила некоторую зависть к его наивной безмятежности:

– Всецело разделяю твои восторги… Однако пока ты не понимаешь, дорогой кузен… Мы не только «творцы своей истории». На нас великая ответственность. Остров, куда мы плывем – прежде всего лакомый кусочек для фракций из-за богатых ресурсов. И мы станем помехой для тех, кто хочет растащить Да-Гуа на части…

– Помилуй! Чего же может быть ценного в дремучей провинции?..

– Например, богатые залежи руд и самоцветов для всякого производства. Древесина ценных пород. Также разнообразная флора и фауна, о каких мы на континенте никогда и не слышали… Де Фонтенак потрудился на славу…

Антуан только моргал на ее доводы. И не понимал.

Селин пролистала несколько страниц фолианта от и мрачно добавила:

– И конечно же… живой товар. Именно оттуда, с Да-Гуа, в качестве рабов вывозят на континент аборигенов…

– Мнэ-э-э… разумеется, это крайне негуманно… – как бы ни был навеселе, Антуан все же задумался. – Но решительно не понимаю, мы-то там станем при чем со всеми их проблемами?

– Бордели и таверны там тоже есть, вашблагородие. Тебе определенно некогда будет скучать, – раздался голос Брута.