О, они были столь же ровны, как простота необработанного чурбана!

О, они были столь же всеобъемлющи, как широкая долина!

О, они были столь же мутны, как взбаламученная вода!

Кто может мутную воду сделать чистой, когда она отстоится? Кто может оживить покоящееся, приведя его в движение?

Блюдущий этот Дао-Путь не стремится к полноте и избытку. Поскольку он не стремится к полноте и избытку, он всегда остается бедным и не нуждающимся в обновлении и завершении.

Достигнув предела пустоты, блюдя покой и умиротворение, взирая на взаимопорождение сущего, я буду созерцать лишь постоянное его возвращение.

Все сущее в движении, то возникая, то снова уходя. Но каждое из множества существ стремится неизменно к корню своему, а возвращение к корню я назову покоем.

Покой я назову возвратом к жизненности, назову я постоянством.

Знание постоянства назову я просветленной мудростью.

Тот, кто не знает постоянства, живет во мраке заблуждений и творит порочные дела. Но постоянство знающий обширно всеохватен. И эту всеохватность назову я всеобщностью.

Тот, кто обрел сию всеобщность, достоин быть царем.

А царственный по праву обретает Небо, а Небо обретает Дао-Путь. А Дао-Путь – он вековечен.

Тот, кто стал к сей вековечности причастен, до самой смерти не узнает никаких несчастий.

О высочайшем правителе все подданные знают лишь одно: он есть.

Ему уступит тот, кого народ любит и хвалит. Но еще ниже тот, кого народ боится. Но хуже всех такой монарх, которого в народе презирают.

Когда правитель никому не доверяет, ему доверия не будет тоже никогда.

Но подлинный правитель осторожно относится к словам, ценя их. Когда все славные дела его завершены, народ воскликнет: «О, так мы и сами точно таковы!»

Великий Дао-Путь понес ущерб, и появились милосердие и справедливость, а мудрость видна лишь тогда, когда есть великая ложь.

Шесть родственников не в мире, и появляются сыновняя почтительность и материнская любовь.

Когда страна погружена в междоусобицы и смуты, то появляются и преданные подданные.

Отсеките совершенномудрие!

Отбросьте мудрость!

И тогда народ стократную выгоду обретет.

Отсеките гуманность, отбросьте справедливость – и народ к сыновней почтительности и материнской любви вернется вновь!

Отсеките изощренность, отбросьте выгоду – и воры и разбойники исчезнут!

С триадой этой не дано высокому покончить просвещению.

Поэтому указываю, что ведет к избавлению:

Смотрите на безыскусственную чистоту и обнимите первозданную простоту.

Умеряйте себялюбие, искореняйте страсти.

Отбросьте ученость, и не будете знать печали.

«О да!» и «конечно нет» далеко ли друг от друга отстоят?

Ну а добро и зло друг от друга отстоят далеко ли?

Тот, кого люди боятся, сам не может людей не бояться.

О как все это путано и неясно, и конца ему не видно!

Все люди радостны-радостны, как будто они в ритуале участвуют жертвенном, как будто весенней порой на башню они восходят.

О! Только лишь я один спокоен-безгласен, подобно младенцу, еще не узнавшему детства.

О! Я весь обвит-перевязан,[20] и мне некуда возвращаться.

У всех людей как будто излишек, лишь у меня одного как будто бы недостаток.

О! Так ведь я разум глупца!

О! Во мне все смешано-перемешано.

Все люди светлы-светлы, я один темен.

Все люди отчетливо-четки, я один скрыт и неявен.

О! Я колыхаюсь, как море.

О! Я парю в пространстве, и мне негде остановиться.

Все люди к чему-то стремятся, а я один остаюсь простец простецом.

О! Я обширен и глубок, как море. Как ураган, в пространстве ношусь, и мне негде остановиться! Я один отличаюсь от людей тем, что ценю мать-кормилицу.

Из пустоты Блага-Дэ Путь-Дао исходит вовне.