Шел шестой день месяца Осеннего Тепла, безмятежность погоды радовала глаз и душу, листья на деревьях слегка тронула позолота, и, казалось, что все живут в безмятежности и покое. Все. Кроме самых нетерпеливых вассалов от некоторых Великих Домов.

В тот день – или это уже был ранний вечер – Шон спустился в общую залу не так поздно, как обычно: его потянуло не столько к обществу, сколько в толпу, которой, впрочем, в трактире не было. В одном углу деловито ели несколько горожан в добротной одежде, в другом судачили между собой несколько девиц, наряженных небогато, но ярко, и тем выдавая свой не слишком благовидный род занятий.

Посредине, за господским столом сидели несколько молодых людей, темноволосых, скуластых, в красной одежде с черной оторочкой.

То, что они родом из Донгмина, Шон догадался, а вот к какому роду принадлежали юноши, так и не смог вспомнить. А ведь учил когда-то геральдику, и хорошо учил. Прав был наставник – память умнее рассудка и выбрасывает то, что уже не понадобится.

До Шона долетали обрывки фраз:

– И, представьте себе, что сказал этот господин из Эртвеста, он заявил, будто на Востоке… – юноша понизил голос, а Шон не старался вслушиваться – не настолько же он еще потерял понятия о чести и хорошем воспитании.

– Пфф, – сказал собеседник, выслушав друга, а может, родича, – я знал, что на западе мало знают, что такое послушание и самопожертвование, но то, что вы говорите, означает, что они вообще непроходимо глупы.

– О да, – и донгминец отпустил какую-то остроту, не очень понятную издали.

– Вы, кажется, говорили о моих родичах, – голос был звонкий, еще полудетский, но очень ясный, так что все обернулись на него.

От еще одного стола поднимался молодой человек, русый, не очень высокий, одетый в зеленое. Откуда-то Шон вспомнил, что зеленый – это цвет Бедилей, но на эн-меридца молодой человек совершенно не походил. Да и к тому же, у Бедилей, как вспомнил он мгновением позже, зеленое животное, а не фон на гербе. Но, впрочем, сейчас ему было совсем не до геральдики. Настроение слегка испортилось от обиды за свой край, а присоединяться к возмущенному юноше Шон не стал: не хотел наживать себе неприятностей. Слишком многое он усвоил, когда был выставлен за ворота университета.

– Да, – невозмутимо подтвердил собеседник молодого донгминца, мужчина примерно тридцати лет, – вы не ошиблись.

– Я требую извинений! Неано Фрэнсис узнает об этом, если вы не возьмете свои слова назад! – отчеканил вассал Запада.

Точно вассал! Теперь Шон узнал его.

– Надо полагать, неано Фрэнсису нравится, что его именем прикрывается каждый мальчишка? – спросил молодой донгминец. – Это его не красит. Хотя… чего еще ждать от эртвестцев?

– То, что ты сейчас говоришь, не красит тебя, – с упреком сказал старший донгминец. – Я прошу у вас прощения, молодой человек, за последние слова моего брата, но только за них. Что же касается предыдущей нашей беседы, можете поведать о ней неано Фрэнсису. Только будьте осторожны, вряд ли он одобрит вашу склонность вмешиваться в чужие разговоры.

Шон поймал себя на том, что затаил дыхание и пристально следит за происходящим. Между тем эртвестец подошел к столу, взял недопитый бокал вина и выплеснул прямо на голову младшему донгминцу.

– Когда вам угодно будет назначить время и место? – спросил он.

– Завтра утром, на городской окраине, неподалеку от храма Святой Саманты. Благо теперь нам всем разрешено покидать дворец.

Шон облегченно вздохнул. Если запрет на оставление дворца для дворян отменен, значит, совсем скоро преступника поймают, уже, возможно, напали на его след. Можно будет покинуть столицу и ехать к границам, отделяющим Эртвест от Арании.