Подоспевшая тётя Нина попробовала его взбодрить:

– А ну, Гарс, давай вперёд! Быстро, собачка! Хватит лениться!

– Давай, давай, Гарсик! – всё ещё не веря плохому, не унималась я и, сидя в санях, отталкивалась ногами, стараясь помочь ему.

Пёс прошёл несколько шагов, остановился и опять так же страшно кашлянул.

Мама высадила меня из саней, сняла упряжь с Гарса и, опустившись в снег перед ним, стала ласково гладить его. Он в ответ как-то неловко уткнулся мордой в её колени и слабо шевельнул хвостом.

Дома, узнав про наши дела и увидев пса, бабушка сразу помрачнела и, не сказав ни слова, только махнула рукой. Она была медиком и всё поняла сразу.

Только тётя Нина была уверена, что всё будет в порядке:

– Просто он устал! Не надо было ходить так далеко. Отлежится и опять будет здоров. Собака – создание выносливое!

Мне так хотелось, чтобы на этот раз она оказалась права.

Дело в том, что с тётей Ниной всегда было трудно спорить, этого никто и не делал, так было всем намного спокойнее. Только с папой у них бывали долгие и какие-то совсем непростые разговоры. Начинались они всегда мирно и шутливо, но потом тётя понемногу начинала горячиться, щёки её пунцовели, а голос звенел и срывался.

Гарс теперь лежал в своём углу, он не вставал и не ел. Пить его уговаривала нянь-Маруся, поднося миску к морде.

Примерно дня через два-три он действительно отлежался и стал понемногу вставать и есть. Он подходил ко мне, нетвёрдо ступая, старался лизнуть, смотрел на меня, но его глаза не были прозрачно-медовыми, как прежде, их заволакивала мутная влага, она стекала, пачкая шелковистую шерсть морды.

Он редко теперь выходил из дома, его ноги, совсем недавно такие крепкие, теперь как-то по-стариковски подогнулись, острые бугры лопаток стали заметно выпирать.

Граня (моя нянь-Маруся) всеми силами, пыталась «поправить собаку», я-то знала, что папа именно её просил заботиться о Гарсе. Теперь её мучало, что всё случилось так потому что она не уследила. Она садилась на низкую скамеечку, терпеливо разбирала и расчёсывала свалявшуюся в комья тонкую собачью шерсть.

В нашем доме всё стало каким-то другим, в него тёмной дымкой вползла тревога, сразу приглушив и отодвинув всё, что раньше казалось нужным и важным. Я даже не очень чётко помню, как в этот раз мы встретили папу, приехавшего за нами, и как мы с мамой собирали вещи, укладывая багаж в дорогу.

Чтобы я не мешала взрослым, накануне отъезда меня уложили пораньше, но я долго вертелась в постели, не засыпая, и всё прислушивалась к звукам дома.