Мой отец не имел мировой славы, он просто был способным и образованным инженером, до революции он окончил Императорское Московское техническое училище, но и это, с точки зрения новой власти, было не самое плохое в его биографии. Вдобавок ко всему он происходил из казачьего рода потомственных полковых священников, а во время Первой мировой войны был офицером. Такой набор анкетных данных прекрасно подходил для ревтрибунала, но не для работы на передовом крае индустриализации. Учитывая острую потребность в технических кадрах, на это противоречие закрывались глаза, за счёт чего и пополнялась соцгруппа граждан, называемых «спецами». В те годы любили сокращения слов, чем-то это отвечало запросу времени.

Однажды ранним астраханским утром я проснулась в своей детской от громких голосов и сразу поняла, что приехал папа. Его высокий голос выделялся из общего приветственного гула, его невозможно было не узнать.

Я распахнула дверь спальни и онемела: папа, не успев раздеться, так и стоял в своём заношенном парусиновом плаще, на нём висела мама, а все остальные столпились в углу, рассматривая что-то за креслом.

Шлёпая босыми ногами, я подошла к этому укромному месту, которое считала своей территорией, протиснулась между стоящими и попыталась разглядеть то, что лежало на полу.

То, что я видела, было похоже на груду грязных свалявшихся комков шерсти. От этой груды, дополняя впечатление, шёл резкий и противный запах псины.

Папа, не замечая ни меня, ни своих грязных следов на полу гостиной, прошёл в угол и попросил всех пока разойтись и не шуметь:

– Пёс измучен дорогой, пусть отдохнёт и привыкнет, – сказал он и только тогда, увидев меня, улыбнулся и пошёл на террасу снимать свою грязную одежду.

Я всё стояла в одной рубашонке, не двигаясь с места, и постепенно начинала скорее угадывать, чем различать в спутанной шерстяной куче признаки лап, хвоста, ушей и прочего, полагающегося собаке.

Неожиданно пёс поднял голову и посмотрел на меня жёлто-медовыми глазами, обведёнными тёмным контуром. Я присела на корточки, глядя на это чудо. Мне уже не противен был запах, и вдруг, замирая, я ощутила, как тёплый и нежный язык лизнул мою коленку. Я никогда даже не смела мечтать ни о чём подобном, у нас ещё никогда не было настоящей живой собаки. С этой минуты мне стало ясно, что жизнь моя теперь станет другой и невероятно счастливой.

В ближайшие дни папа с нянь-Марусей отмыли пса, папа сам его вытирал и расчёсывал. Ему соорудили подстилку из старого одеяла, выводили гулять на берег Канавы и знакомили с новым окружением. Папа сказал, что пса зовут Гарс, он чистокровен и принадлежит к очень ценной охотничьей породе. Порода эта называется английский сеттер-ловерак, вывели её в дворцовых псарнях Англии много веков назад специально для охоты на пернатую дичь.

По какой-то причине в сибирском городе Иркутске, где тогда работал папа, Гарс остался без хозяина, и всё сложилось так, что папа просто не мог его не взять, а взяв, не привезти его в самое надёжное место на земле – наш общий астраханский дом. Трудно было представить, как ему удалось такое предприятие – добираться до нас им пришлось на перекладных долго и трудно, оба: и отец, и пёс – прибыли на пределе сил.

Отмытого и расчёсанного Гарса нельзя было узнать, его шерсть оказалась длинной, струящейся и блестящей, её основной цвет был светлым, как сливочное масло, и словно посыпанным крупой серо-коричневых неярких пятен.

Пёс с первого дня выделил меня из всех обитателей дома. Видимо, человеческий детёныш вызывал у него больше доверия, чем взрослые особи, особенно те чужие и враждебные, оказавшиеся рядом в их долгой дороге.