В начале тридцатых годов мои родители окончательно переехали в Москву, а до того мы жили там непостоянно, ютясь по съёмным углам. Родное наше астраханское гнездо ещё долго не отпускало нас в чужой московский мир, и мы с мамой продолжали приезжать к бабушке каждый год.

Я повзрослела и не могла не замечать, как с каждым очередным приездом всё больше меняется моя другая жизнь и исчезает прежняя Астрахань. С каждым годом что-то уходило, и терялась необычность её облика.

Однажды прозрев, я подумала, что время уносило всё то, что делало Астрахань восточным городом. Знакомые места и дома словно понемногу заносились слоем серой пыли, обесцвечивающим и стирающим их знакомые очертания.

В городе многое подновлялось и ремонтировалось, но при этом почему-то всегда использовалась масляная краска серого, тускло-синего или коричневого цвета. Густые слои масляной краски каждую весну покрывали всё, что потрескалось, облезло или могло попасться на глаза начальству.

Под слоем краски оказывалось всё, что ещё оставалось от прошлого: затейливая лепнина и роспись бывших особняков доходных домов, павильонов и модных лавок. В число «капитально обновлённых» попали: кондитерская «Шарлау», интерьеры Черновских бань, и всё прочее, что ещё могло напомнить о прежнем облике города. Лицо города постепенно стиралось, уступая требованиям новых стандартов. На пустырях и окраинах появлялись новостройки, возрождались прежние и проводились новые трамвайные линии. Водопровод и электричество теперь не были привилегией центральной части города. Жизнь и быт менялись, но изменения шли медленно, почему-то их ход иногда надолго замирал, останавливался или сводился на нет.

Мне удалось застать многое из того, что в последующие годы было унесено временем. Это была моя другая жизнь, она жила всегда и во мне, и сама по себе, как нечто отдельное и скрытно влияющее на ход всех событий.

С каждым разом, когда я приезжала, город и жизнь в нём становились всё более безликими, удивительно схожими с тем, что строилось в других городах. Названия астраханских улиц, гостиниц, кинотеатров и магазинов за редким исключением были абсолютно такими же, как в Вологде, Саратове, Хабаровске, Свердловске и далее по списку. Никакой восточности, всё как везде, без отступления от стандартного набора. Многих вновь приехавших астраханцев это даже радовало. «Мы как все и не хуже других», – думали они.

Я давно стала взрослой, жила в Москве, там были мой дом, моя семья, моя работа. Астрахань стала уже совсем не той, какой я её когда-то знала и любила и где жили дорогие мне люди. И всё же я не могла отделить себя от этого города; несмотря ни на что мои корни ещё держались за его солончаковую почву. Слишком много мне суждено было там пережить в разные годы моей жизни. В том числе и те дни, когда мне пришлось хоронить живших одиноко и умерших в один год тётку и дядю. Теперь здесь не осталось у меня даже знакомых, если не считать немногих соседей в тётином доме. Многих из них вспоминаю с благодарностью и добром, а иных и помнить не хотелось бы, слишком много примешалось всякого к отношениям с этими людьми.

Через восемь лет после ухода тёти умерла мама. Я чувствовала себя оглушённой, выпавшей из жизненной обоймы, чужой себе самой и не нужной никому. Много месяцев я не могла никак с этим состоянием справиться и чувствовала, что совсем плоха. Показалось, что будет легче, если я съезжу в Астрахань, увижу родные могилы, побываю в тех местах, где мы когда-то бывали вместе с мамой.

Был конец августа, время жестокой астраханской жары. Я приехала в город, и оказалось, что всё складывается отвратительно: поменять обратные билеты невозможно, в моём распоряжении всего один день. Я сошла с теплохода утром, и в моей сумке лежал обратный билет на ночной московский поезд. Я сдала багаж и поехала на трамвае в город. От центра знакомым путём по Кировскому мосту перешла Канаву, и на углу Спартаковской улицы меня словно какая-то сила затянула в знакомый проём полуразрушенных ворот. С прошлого моего приезда во дворе мало что изменилось. Так же в углу громоздились мусорные ящики среди мраморных разводов высыхающих помоев. Всё так же часть двора занимали ряды дощатых сортиров. Система канализации, ранее работавшая в доме, всё ещё не была восстановлена, и новые жильцы не утруждали себя хлопотами, их устраивали эти привычные «удобства во дворе». Каждый маленький сортирчик был принадлежностью одной квартиры, и поэтому на всех, как гарантия защиты, красовались разнокалиберные висячие замки. Длинная многоногая скамейка у крыльца, и растущие около неё кустики кохии и «ночной красавицы»: всё было таким же, как и много лет назад. Таким же, как в тот памятный день, когда мы с мамой, сдав ключи от тёткиной квартиры, уезжали отсюда навсегда.